Западня. Каролинец.

– Ваша светлость являетесь губернатором провинции, в которой то и дело раздаются призывы к бунту. Вы обязаны подавить их любыми средствами. Кабинет министров в Англии ждет от вас результата, а какими средствами вы его добьетесь – им все равно. Разве может жизнь какого-то ничтожества вроде Фезерстона быть помехой в таком важном деле?

Лорд Уильям, терзаясь сомнениями, заложил руки за спину и начал вышагивать взад-вперед по комнате. Таскер и Иннес не произносили ни слова; оба были напуганы предлагаемыми методами управления провинцией. Мендвилл наблюдал за его светлостью едва ли не с презрением. Разве этому чувствительному мальчишке сокрушить гидру мятежа? Куда там! На что надеется империя, если в такие кресла сажают младших сыновей, не способных справиться с пустяковой проблемой?

Но лорд Уильям, хоть и был гуманен и по натуре чувствителен, отнюдь не был наивным новичком в искусстве управления государством, каким его представлял себе Мендвилл.

– Чисто по-человечески, Мендвилл, ваше предложение звучит ужасно. А с точки зрения политики оно безумно. Если даже использовать Фезерстона в качестве приманки, то каким образом после этого мы сумеем арестовать Лэтимера? И какому из судов провинции поручить в этом случае разбирательство? Вы подумали, какой суд будет выносить приговор?

– Для судебного разбирательства по такому серьезному обвинению его можно – нет, необходимо – послать в Англию.

Лорд Кемпбелл в раздражении ударил кулаком по ладони.

– Так я и знал. Вы собираетесь применить именно тот указ, который служит сейчас объектом недовольства, и хотите с его помощью расправиться с человеком, ставшим героем в глазах толпы. И за какое преступление? Да вся провинция его с восторгом одобрит. В этом заключается ваш метод управления? Неужели вы не понимаете, что это ускорит те самые события, которых мы стремимся избежать любой ценой? Что это повлечет за собой открытый мятеж? Что это заставит нас прибегнуть к силе и похоронит последнюю надежду на примирение колонии с империей?

– Эфемерная надежда, – убежденно возразил Мендвилл. – Это иллюзия, которая привносит в нашу политику нерешительность и слабость.

Но лорд Уильям твердо стоял на своем.

– Это просто ваша точка зрения, Мендвилл, а я придерживаюсь иного мнения. Готовясь к худшему, я продолжаю надеяться на лучшее. И, полагаю, не без оснований.

– Но если… – начал капитан.

Губернатор поднял руку.

– Говорить больше не о чем.

Мендвилл мог влиять на него почти во всем, за исключением методов управления провинцией. Ибо здесь его светлость находился под влиянием своей жены и ее многочисленных чарлстонских родственников, не желавших настоящей войны.

– Буду вам признателен, – заключил губернатор, – если вы не мешкая отправитесь на поиски Фезерстона. Отвезите его на «Тамар». Там он будет в безопасности – Торнборо за ним присмотрит. При необходимости отошлем его в Англию.

Если Мендвилл и был уязвлен, то не подал виду. Он поклонился, показывая, что подчиняется приказу.

– Будет немедленно исполнено, – сказал он спокойно, будто и не вступал в полемику.

Мистер Иннес так прокомментировал это происшествие: «Его светлость без обиняков назвал капитана Мендвилла хладнокровным Макиавелли, ибо тот проявил решимость и настойчивость – качества, каковых самому лорду Уильяму недостает. Если бы губернатором этой провинции был капитан Мендвилл, от бунтарских настроений скоро и следа бы не осталось» .

Иннес был далек от мысли, что решимость капитана пошла гораздо дальше, чем настойчивость. Не обнаружив Габриэля Фезерстона в доме его замужней сестры, где тот жил и куда при необходимости за ним посылали от губернатора, Мендвилл принялся тщательно разыскивать агента в таких местах, где вероятность встретить его была ничтожной. Приказ губернатора противоречил планам капитана, но не изменил их; Мендвиллу оставалось добиться своего не мытьем, так катаньем.

* * *

В то же самое время, когда Мендвилл прокладывал себе путь сквозь толпу гостей леди Уильям, юный мятежник Лэтимер вернулся в Чарлстон и широкими шагами вошел в гостиную великолепного особняка у Восточной бухты. Комната выглядела несколько сумрачной из-за того, что была обшита потемневшими дубовыми панелями, увешанными портретами предков Лэтимера. Подобно большинству комнат в доме, ее обстановка состояла из ореховой мебели, вывезенной из Голландии пятьюдесятью или шестьюдесятью годами раньше. В Англии стиль этой мебели связали бы с царствованием Уильяма и Марии[63] . Из резной рамы над каминной полкой гостиную обозревал угрюмый джентльмен в пышном парике. Между ним и Гарри Лэтимером усматривалось явное сходство. Но еще большее сходство можно было обнаружить – и это весьма злорадно отметил Чарлз Монтегю – между оным портретом кисти сэра Годфри Неллера, изображавшим родоначальника династии Чарлза Фицроя Лэтимера, и – подлинные слова лорда Чарлза – «герцогом Бэкингемским, сим развеселым принцем, возложившим на себя нелегкий труд стать отцом родным доброй половине своих подданных»[86].