Западня. Каролинец.

Льщу себя надеждой, что наше мягкое обращение с жителями как Джорджии, так и Вашей провинции, побудит Вас принять настоящее предложение мира и покровительства, которое я делаю по приказу генерала Превоста. Осада и штурм города, если они начнутся, неизбежно закончатся его покорением, а бедствия и разрушения, на которые он тогда будет обречен, настолько очевидны и ужасны, что Вам, сэр, из гуманных побуждений следует сделать все, что в вашей власти, для предотвращения такого развития событий. Мы гарантируем, что с нашей стороны будет проявлено полное понимание и приняты все необходимые меры к недопущению беспорядков. Те же из горожан, кто не согласится принять это великодушное предложение мира и покровительства, будут считаться военнопленными, и судьбу их будут решать остальные жители колоний.

Для ответа Вам предоставляется четыре часа, по истечении которых Ваше молчание будет расценено как несомненный отказ.

Имею честь, сэр, быть всегда к Вашим услугам,

полковник Дж.М.Превост,

командующий передовым отрядом.

Писано близ переправы Эшли-Ферри".

– Неслыханная наглость! – прорычал Молтри, закончив чтение. – Черт бы побрал губернатора – дал ему возможность над нами поиздеваться! Безоговорочная капитуляция – вот чего они требуют, если выражаться яснее. Все, что мы выгадали, это четырехчасовое перемирие.

Он вручил письмо Гарри, и едва тот успел его прочесть, как прибыл Ратледж, которому не терпелось ознакомиться с ответом британцев.

Глаза губернатора с утра еще больше запали, однако он переоделся, сменил парик и, казалось, вновь обрел утраченное спокойствие. Стоя у высокого окна, он молча изучил послание. Окончив, в задумчивости потер лоб и пошевелил губами, но никак не прокомментировал прочитанное. У него вырвалось лишь одно восклицание: «Четыре часа!» – как будто это было важнейшей деталью ультиматума, содержащего требование безоговорочной капитуляции.

– Вам понятно, что он имеет в виду? – поинтересовался Молтри.

Ратледж поднял глаза от написанного. Он не проявлял ни нетерпения, ни гнева.

– Вполне, – ответил он и сунул письмо в карман. – Я должен немедленно ознакомить с этим Совет. – Он двинулся к выходу. – Вам, Молтри, не мешало бы тоже пойти со мной; и еще напишите Пуласки и Лоренсу, что их мы тоже ждем. – Открыв дверь, он снова оглянулся и позвал: – Майор Лэтимер, как вы поступили с квакером Нилдом?

– Задержал, как вы велели.

– Ничего нового не выяснили?

– Ничего определенного, – солгал Лэтимер. – Его документы в порядке.

– Это я знаю. Еще вопрос: вы отсоветовали вашей жене посещать ее отца, как я сказал?

Лэтимер чуть покраснел.

– Я уже имел честь сообщить вашей светлости, что я думаю об этом приказе.

– Меня нисколько не заботит, сэр, что вы думаете о моих приказах. Я хочу, чтобы вы им подчинялись. Вчера поздно вечером миссис Лэтимер снова приходила на Трэдд-стрит. Если это повторится, я буду вынужден принять меры, и это не придется по вкусу ни вам, ни мне, – и губернатор вышел, не дожидаясь ответа.

Молтри, глядя на Гарри, пожал плечами.

– Выполнил бы ты его просьбу. Что поделаешь, если у человека шпионофобия. Боже, что с ним происходит? – Затем он круто сменил тему и заговорил, несколько оживившись: – А сейчас, если ты… – он осекся. Страдальческая гримаса, исказившая черты Лэтимера заставила его передумать. – Нет-нет, ты и без того измотан, тебе необходимо отдохнуть, мой мальчик. Кто тут у нас еще?

Молтри отправился в холл, и Лэтимер, еле волоча ноги, поплелся за ним. Он чувствовал, что мог бы без труда перенести и не такую физическую усталость, если бы не глодавшая сердце тоска. Слова, сказанные напоследок Ратледжем снова разбередили незаживающую рану.

В холле дежурили двое ординарцев; один доложил на вопрос генерала, что мистер Миддлтон в кабинете. Явившись на вызов, младший офицер выслушал распоряжения.