Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

В сентябре 1929 г. Молотов в письме Чичерину, посланном по решению Политбюро с целью добиться возвращения наркома в СССР, признавал, что назначение нового главы Наркоминдела стало неизбежным: «Как ни жаль, но о Вашей работе в теперешнем положении думать не приходится»[1945]. Чичерин не спешил возвращаться, заявляя, что переезд может означать для него «верную смерть»[1946].

Возвращение Чичерина в СССР совпало с нарастанием внутриполитического кризиса, вызванного «наступлением социализма по всему фронту». Весной-летом 1930 г. Сталин и другие руководители ЦК обнаружили заинтересованность в том, чтобы лидеры правой оппозиции «стали нога в ногу с нами и повели вместе с нами решительную борьбу» со своими бывшими сторонниками[1947]. На XVI съезде Бухарин и Томский были переизбраны в ЦК, а на прошедшем 13–16 июля пленуме ЦК Рыков вновь был введен в Политбюро. В этом контексте назначение наркомом по иностранным делам «правого» и вместе с тем лояльного Сталину Литвинова оказывалось следствием и составной частью курса на консолидацию высшего советского руководства. Назначение Куйбышева, Кирова или иного «экстремиста» по завершении съездовской кампании стало неактуальным. Кризис внутреннего и международного положения СССР в первой половине 1930 г. в конечном счете побудил Политбюро остановить выбор на политически маловлиятельном и приемлемом для внешнего мира кандидате, профессиональные качества которого оспаривались, пожалуй, лишь Г.В. Чичериным. (Напротив, замена Чичерина Куйбышевым, никогда не занимавшимся внешней политикой и тесно связанного с формулированием и проведением политики, повлекшей обострение социальных и хозяйственных проблем, выглядела бы странной).

Назначение нового наркома повлекло изменение состава Коллегии НКИД. Оставление за Литвиновым кураторства над двумя западными отделами было чревато возможностью навязывания Политбюро единственной линии поведения в отношениях с великими европейскими государствами, первая из попыток осуществления которой (Литвиновский протокол) вызвала, по меньшей мере, противоречивую реакцию партийного и государственного руководства[1948]. Этим, скорее всего, был обусловлен отзыв из Германии и назначение первым заместителем наркома Н.Н. Крестинского. Тем самым была подчеркнута как преемственность советской политики в отношении Берлина, так и приоритетное значение ее европейского направления. Вторым человеком в Наркоминделе стал бывший троцкист, утративший, за девять лет пребывания на посту полпреда в Германии большую часть своего политического авторитета и отказавшийся от участия во внутрипартийной борьбе. С назначением главы ведомства Л.М. Карахан, сохраняя пост второго заместителя наркома, фактически переместился на третье место в иерархии НКИД, и его участие в делах Запада сократилось.

Предложение назначить членом Коллегии человека, ответственного за кадровые вопросы (т. е. изъятие этой сферы из компетенции Управляющего делами НКИД), вероятно, было продиктовано желанием политического руководства страны свести к минимуму участившиеся случаи невозвращенства. Самым громким из этих случаев было дело Г. Беседовского, неоднократно рассматривавшееся на Политбюро как до, так и после его побега из парижского полпредства 2 октября 1929 г. На пленуме ЦК в ноябре 1929 г. Л.М. Каганович констатировал: «Беседовских у нас не мало, к сожалению»; член ЦКК Ройзенман уточнял: с конца 1928 г. 72 сотрудника заграничных учреждений отказались вернуться в СССР (данные по 10 странам)[1949]. Постановка вопроса об особом члене коллегии, ответственном за кадры, могла быть навеяна и своеобразной политической репутацией Литвинова и Крестинского. Отказ от назначения 5-го члена Коллегии был, возможно, обусловлен как тем, что сохранение за ЦК ВКП(б) решающего слова при любых назначениях на политико-функциональные должности было сочтено достаточной гарантией политической лояльности кадров НКИД, так и деятельностью на новом посту Крестинского, который с конца 1930 г. стал курировать в наркомате кадровые и финансовые вопросы.

Поручение «немедля» переговорить со Стомоняковым, а после его отказа ехать в Германию, спешное подтверждение его членства в Коллегии (без созыва заседания Политбюро и с нарушением делопроизводственных требований к оформлению постановления: порядковый номер и название пункта повестки не вписаны в протокол) могло объясняться проведением 21 июля заседания ЦИК СССР, на котором предстояло оформить кадровые изменения на высших должностях НКИД.

Наконец, рассматриваемые постановления аннулировали должность члена Коллегии – заведующего Отделом печати НКИД. Разделение этих функций фактически наметилось еще в 1929 г.[1950] Утешением Ф.А. Ротштейну, не удостоенному упоминания в решении Политбюро, стало выдвижение его кандидатуры на выборах во Всесоюзную Академию наук осенью 1930 г. Курирование Отдела печати, согласно отрывочным сведениям, было отнесено к компетенции наркома Литвинова.

5 августа 1931