Западноевропейская литература ХХ века: учебное пособие

Допрос, создавая ситуацию жесткой конфронтации жертвы и палача, используется в «Пост-экзотизме» и в «Оссуарии» как метод демонстрации сущности литературного творчества, его границ. Мария Самарканд («Взгляд на оссуарий») охотно рассказывала полицейским о своей жизни, внося небольшие изменения; «будучи писателем, она знала, что малейшее изменение деталей способствовало другому прочтению, рождению других бездонных, непостижимых истин». Под гнетом страданий писатели-персонажи пост-экзотизма строят измененное прошлое, состоящее из смешения образов реального и воображаемого. Сбивая с толку своих мучителей, «говоря о чем-нибудь другом», они ловко избегают прямых ответов: «...мы описывали голубые пейзажи, бирюзовые прерии, мы изобретали названия растений и трав». Виртуальные тексты, создаваемые Марией Самарканд и Жаном Влассенко во «Взгляде на оссуарий» и содружеством персонажей-писателей в «Пост-экзотизме», являются аллегорическим воплощением коллективной и индивидуальной памяти. «Это сооружение, существующее в сознании, имеющее связь с революционным шаманством и литературой в письменном или устном виде ... мы называли пост-экзотизмом ... Это тыловое убежище, тайное место встречи, но также нечто агрессивное, что участвовало в борьбе против капитализма и остальных мерзостей цивилизации».

В текстах персонажей-писателей две категории лжи – ложь следователя, делающего вид, что он добивается правды от заключенного, и ложь допрашиваемого, обыгрывающего притаив-

шуюся в тексте правду или отсутствие лжи в реалиях виртуальных миров. Переплетение правды и лжи порождает путаницу, хаотичное смешение голосов-двойников. «Меня зовут Мария Самарканд. До лагеря и моего союза с Жаном Влассенко у меня были другие имена – Верена Нордштранд, Лилит Швах». Лутц Бассман в «Пост-экзотизме» – основной голос в нечленораздельной полифонии шепота, крика, молчания, песнопений – является одновременно рупором других голосов – Марии Шрагг, Антуана Володина, Ингрид Фогель, Эллен Доукс. «Я говорю "я", "я считаю", но это условность. Первое лицо единственного числа аккомпанирует другим голосам и ничего не означает». Для писателя пост-экзотизма нет никакой разницы между первым лицом единственного числа и первым лицом множественного числа, между жизнью и смертью. Лутц Бассман пытается исчезнуть, спрятаться, передать свой голос и свою функцию подставным лицам, Гетеронимам. «Подставной писатель подписывает романсы, подставной рассказчик направляет движение вымысла и сам становится его частью».

Володин и себя включает в список персонажей-писателей: в «Пост-экзотизме» имя автора (Володина) на обложке, а, на форзаце восемь имен авторов-персонажей, считая и Володина. На обложке «романса» «Взгляд на оссуарий» – фамилия Володина, а на форзаце – персонажей: Марии Самарканд и Жана Влассенко, авторов симметричных «романсов» – «Элементы сюрреалистической замкнутости» и «Заметки о пост-экзотической замкнутости», построенных по принципу зеркального отражения.

В одном из интервью Володин сказал: «Я пишу в содружестве с Язаром Таршальски, Эллен Доукс, Лутцем Бассманом, Марией Самарканд, Жаном Влассенко». Он считает себя их переводчиком на французский язык: «Язык моих персонажей – транснациональный, это язык маргиналов, заключенных, сумасшедших и мертвых. Я являюсь выразителем их голосов. Я перевожу их вымышленные истории и сказки, которые они сочиняют, чтобы противостоять реальности, на французский язык».

Ключевыми словами пост-экзотизма стали разрыв и диссидентство по отношению к миру за пределами тюремного гетто. Эстетика «подозрительности», управляющая механизмами постэкзотизма, обусловливает невозможность диалога «ксенолитературы» и литературы фальсификации. Ксенолитература как литература разрыва изобретает «пустые формы, которые невозможно осквернить», и «наполняет их своими видениями», чуждыми для восприятия мира конформизма, фальсификации и лжи. Единство жанров пост-экзотизма – шагги, романса, наррата – образует литературу чуждую, иностранную, устремленную к «иным» мирам. Эта ксенолитература становится «путешествием, тихой гаванью для писателя, изгнанием для читателя, но изгнанием спокойным, вне посягательств врага». «Обращаясь к традициям, сохранившимся в коллективной памяти, мои персонажи пишут книги, они говорят на языке, отчужденном от реального мира, они прибегают к литературным формам, чуждым современной литературе».

Ярко окрашенная поэтическая тональность «революционного шаманства» становится «магической» практикой пост-экзотизма. Шаман – эмблематическое воплощение писателя, путешествующего в снах своих персонажей, а «Тибетская книга мертвых», или «Бардо Тедоль» («Bardo Thodol») – его настольная книга. Буддизм, как и шаманство, интересует Володина не с религиозной, а с поэтологической точки зрения. В глубинах восточной мудрости он пытается найти формы обновления западной цивилизации.