Западный ветер

— Ни одна древняя штуковина не заставит меня враждовать с тобой, — тихо, но твёрдо сказал он. — Пусть мои предки стреляли в тебя — я этого делать не буду. Возьми… Гедимин взял бластер, растерянно посмотрел сначала на Речника, потом на «древнюю штуковину», что-то передвинул и скрепил сначала у рукояти, потом у сопла.

— У «Фокки» часто расходится корпус, и заряды «светят» на рукоять, а она греется, — сказал он задумчиво и направил бластер на стену. — Я это поправил. У него хорошая сила луча, до плазмы не дотягивает, но… Три бледно-зелёных луча вырвались из сопла и оставили в рилкаровой стене одну дыру сложной формы. Речник невольно присвистнул.

— Хватит и для крысы, и для знорка, — сказал сармат, поглядев на дыру, и протянул оружие Фриссу. — Сдвигаешь пластину у рукояти и прикасаешься к углублению. Когда не стреляешь, ставишь пальцы на боковую пластинку. Сверху прицел, но думаю, что он не пригодится.

Держи двумя руками, это для меня «Фокка» одноручный… Фрисс крепко сжал рукоять драгоценного оружия и растерянно улыбнулся, но сармат уже смотрел не на него, а куда-то поверх развалин, то ли в небо, то ли в прошлое.

— Хорошая находка, Фриссгейн, — равнодушно сказал он, — хорошее оружие и для той войны, и для этой.

— Это ты нашёл, Гедимин, — сказал Речник и покачал головой. — С тобой ничего не случилось? Я хотел бы до ночи уйти отсюда. Если в Чивенкве нет ракет, значит, их нет…

— Тогда пойдём, — кивнул сармат и оглянулся на холмы, за которыми лежал корпус чёрного звездолёта. Фрисс услышал шёпот на незнакомом языке, из которого разобрал только два слова — «Чивенкве» и «Феникс». Он не хотел потревожить сармата, но тот всё равно заметил пристальный взгляд и косо посмотрел в ответ.

— Я знаю, что веду себя, как безумец, — буркнул он. — Можешь этого не говорить, знорк. Идём. Фрисс опять прикусил язык. Сгорая от любопытства, он пробирался по грудам обломков и крепко сжимал в руках бесценный артефакт — первое Старое Оружие, найденное Речником.

Глава 11. Пустыня Молний

— Никто, кроме тебя, не может быть командиром «Идис» — хранитель атомного огня тому свидетель! А если Совет Сармы думает иначе — это не ты, а они не в своём уме! — сердито сказал Фрисс и крепко сжал ладонь Гедимина. Сармат усмехнулся.

— Твоя уверенность, Фриссгейн, могла бы превратить ипрон в ирренций. Но, боюсь, её недостаточно для того, чтобы убедить Совет.

Они ведь меня знают…

— Я буду свидетельствовать в твою пользу, если они не хотят слушать саму «Идис», — пообещал Речник.

— Тогда меня не допустят на эту станцию не то что командиром, но даже уборщиком, — вздохнул сармат. — Свидетельство знорка… Тут не всё так, как на Реке, Фриссгейн. Тут ещё… ещё слишком много воспоминаний, и много очевидцев… Ладно. Не надо помогать мне, знорк, с Ураниумом я разберусь сам. Идём?

— Да, — кивнул Фрисс, поднимаясь с тёплого камня и закидывая сумку за спину. — Уф, ну и жарища! Тут не воздух, а жидкий прозрачный огонь, не иначе! Как ты не спёкся в своей броне, Гедимин?

— В скафандре система охлаждения есть, а вот в твоём тряпье — нет, — усмехнулся Древний Сармат и опустил на глаза тёмный щиток.

Беспощадное солнце даже для него, привыкшего к сиянию ирренция, было слишком ярким. Они шли по каменистой пустоши, изрезанной сетью трещин и поросшей пучками жёсткой тонколистной гезы и клубками лаллии, одетой в длинные серебристые иглы, как в шубу. Окружённые острейшими шипами зелёные столбы Ицны возвышались над равниной, как деревья. В её тени спасались от жары большущие полосатые ящерицы, толстые, нахальные и злобные. Так, по крайней мере, думал о них Фрисс, когда отрывал от сапога или поножей очередную зверюгу, намертво сцепившую челюсти. У ящериц была пора размножения, одни бегали по солнцепёку и дрались между собой и со всеми, кто не успевал отойти в сторону, а другие уже охраняли кладки — так же яростно и самозабвенно. Речник всё-таки воровал у ящериц яйца — высохший до каменной твёрдости Листовик ему наскучил, а Би-плазма вызывала только уныние. Челюсти у рептилий были мощные, но прокусить поножи не смогла ни одна.