Запах

Ему нравилось смотреть на море. Туман давно сгинул, небо загустело и налилось багряным соком, так и не разродившись светилом. Горизонт протянулся между красным и серым прямой нитью, точно линия на кардиомониторе в опустевшей недавно палате, одинаковый с обеих сторон. Волны лениво покусывали роговеющие борта далеко внизу. Однажды Н. с удивлением увидел справа, а потом и слева черные зубцы гор. В прошлый визит на палубу их не было и в помине, но вот теперь в невообразимой дали возносилась безразмерная, незыблемая гряда без начала и конца. И вдруг над пустыми водами прокатился глухой рокот, который разорвал бы барабанные перепонки Н., будь он по-прежнему в знакомых человеку пределах, исполинский хребет дрогнул и неспешно погрузился в море. Обглоданный до костей хвост вознесся на миг шипастой темной башней и тоже скрылся в студеных глубинах. Остались только два великих вала-близнеца, поглотивших алый свод небес, но и они умерли на пути к роговым бортам, распались на зыбь и сизую пену.

Еще Н. нравилось наблюдать за стариком. Тот словно впитывал краски, истекающие из мертвого корабля, и сам становился все ярче. Ножницы его не затихали ни на миг, и после шуршащего безмолвия променада этот мерный стрекот звучал как музыка в ушах, как брань вагнеровских богов. С каждым разом Н. подбирался к старику все ближе, и лицо его уже вырисовывалось в подступающем мраке, словно черты древнего идола в свете факелов.

Алое полотнище над головой забагровело, набухло синевой, от которой оставался один шаг до черноты. Из тайного убежища выбрался наконец ветер, заметался над водами, завизжал. По небу полоснула первая молния, вторая, и вот уже весь окоем от края до края взрезала сверкающая грозовая паутина. Спускаясь в последний раз по лестнице, Н. слушал, как колотит по крыше бытия громовой молот, сотрясая все сущее и мнимое, и из бездны под миром ему вторит заунывный волчий вой. Корабль бросало и вертело, и в нутре его жестокими вихрями роились колючие соринки. Н. шагал, не видя, не слыша и не чувствуя.

На палубе, взлетавшей и низвергавшейся под небесный рев, среди черных волн, хлещущих через борта, его ждал человек с ножницами. Когда Н. встал рядом, он поднял взгляд. В нем ничего уже не было от старика – в оранжевых бездонных глазах, в языках пламени, облепивших подбородок и выбивавшихся из-под кожаной шляпы, в оскаленных острых зубах ослепительно сияла юность.

От его правой руки расползались по палубе пять роговых корней, ждущих, когда два острых лезвия разрежут их на тысячи кусочков – больших и малых, розовых и бурых, трухлявых и твердых, как гранит. В левой он держал красно-синие маникюрные ножнички.

Не говоря ни слова, Н. подставил пальцы и отдал назначенную плату.

Глядя ему в глаза, человек произнес:

– Kom.

И указал на распахнутую дверь, ведшую когда-то на носовую палубу.

Ты сильная, думал Н., ты очень сильная. И еще он думал, что эти мысли – последние, что дальше все будет иначе. Ступив через порог, он увидел на носу обреченного корабля, в ореоле молний и тьмы, тонкую фигурку со светлыми волосами. И знал, какими словами она встретит его, когда обернется – под хохот великанов, под крики богов, под торжествующий волчий вой.

Март, 2014

Серый призрак

осенняя песня

По огоньку найдете серую страну,
Где как-то утром вам в постели станет мало
Несносной жизни, и, украв еще одну,
Вы унесете ее прочь – под одеяло.

Не дует ветер, и дыханье из щелей
Без поцелуев забываемо и сперто.
Но вяз дурачится, и окнам веселей,
Когда он зябко шелестит свои аккорды.

Посторонитесь на ступенях: это я
Качаюсь в осени, как в тесной колыбели.
Кора бессмысленна, и сыплется хвоя,
И кто-то плачет, и игрушки надоели.

Я постарел здесь, а она идет босой
По палым листьям, в изумленьи одичалом,
И красит ступни розовеющей росой…
Я буду ждать всегда вас всех – под одеялом.

Хоррор в русской литературе

(доклад, впервые прозвучавший на ФантАссамблее в Санкт-Петербурге в 2011 году

в рамках специальной хоррор-секции, позднее опубликованный в вебзине DARKER)