Запах

Итак, облик хоррора неуловим и расплывчат, но сердцевина у него из стали – а эта видимая зыбкость многих сбивает с толку. Но у медали есть и обратная, приятная, сторона. Поклонники ужасов чуют «своего» за версту, даже если знаки отличия скрыты под тремя телогрейками. Взять, к примеру, Александра Щеголева. Александр предпочитает работать без ярлыков, всем направлениям и жанрам предпочитая попросту «литературу». И все же ярче всего его талант проявился на поле ужасов и триллера. Вот как объясняет это он сам: «Человека удобнее всего изучать в ситуации острейшего конфликта, на пике драматизма. Оттого и получаются у меня чаще всего триллеры, какую бы этикетку потом ни вешали издатели и читатели. Триллер – и есть моя настоящая территория. Это литература предела, это увлекательность, достоверность и стиль». Кстати говоря, под этими словами могли бы подписаться многие и многие корифеи жанра. Цеховой кодекс, если угодно.

Щеголев разрабатывает одну из самых сложных и неблагодарных ветвей жанра – хоррор как метод социальной сатиры. У истоков ее стоял еще Джонатан Свифт, предлагавший соотечественникам решать продовольственную проблему за счет бедняцких младенцев. У Александра Геннадьевича еще страшнее – те, кто читал прекрасный роман с чудовищным (издательским) названием «Как закалялась жесть», никогда не забудут, кто и как в нем пускал людей на мясо, – а главное, для чего. Книга работает на нескольких уровнях: шокирует, информирует и прекрасно вправляет мозги. Кое-кому, впрочем, может и сдвинуть набекрень.

Еще перу Щеголева принадлежит «Жесть», новеллизация одноименного фильма – и пример того, как из скверно сляпанного сценария можно сделать крепкую, увлекательную и тревожную историю. Сюда же добавим «Искусство кончать молча» – да-да, у этого человека есть склонность к провокациям (еще одно тому доказательство – рассказ «Хозяин», хулиганский ремейк гоголевского «Носа»). Для нас предмет особой гордости, что впервые эта повесть была опубликована именно в «DARKER».

От Щеголева, созвучия ради, двинемся к Василию Щепетневу, замечательному писателю из Воронежа. Публикуется он редко, широкой публике не знаком – и ей же, публике, хуже. Главное его достижение – цикл рассказов «Черная Земля», формально объединенных в роман. Пожалуй, это один из лучших образцов отечественного хоррора – звучный, полифоничный, умный и неподдельно страшный. Действие рассказов происходит где-то в сельском Черноземье и охватывает весь XX век, от эпохи комсомольцев-двадцатипятитысячников до лихих девяностых. Каждая из этих историй – вскрывшийся нарыв зла, которое может иметь самую разную природу: биологическая угроза, игрища военных… Но прежде всего, конечно, классическая нечисть; в первом рассказе Щепетнев даже переигрывает «Вия», только вот от гоголевской иронии нет и следа: времена изменились, и сказка стала былью – да вот не та сказка, что о кисельных берегах. Как остроумно выразился Шамиль Идиатуллин, большевики в романе «сняли крышку с не ими обустроенного адского инкубатора», и Черная Земля исправно генерирует мрак, который не разогнать серыми красками советской действительности.

Щепетнев – прекрасный стилист, его повествовательная манера меняется от рассказа к рассказу – резко, до неузнаваемости. И читать его – почти физическое удовольствие.

Не покидая сельских просторов, обратимся к совсем другому цвету и другому роману – «Красному Бубну» Владимира Белоброва и Олега Попова. Если Щепетнев серьезен до неприличия, то восьмисотстраничное детище московских соавторов прямо-таки искрит клоунадой, хулиганством и шутовством. А еще – кровью. Белобров и Попов работают по методу Булгакова: когда в давно и упорно пьющей деревеньке Красный Бубен объявляются сатанинские силы, каждый местный и приезжий получает лишь то, чего заслуживает, – и что ж поделать, если для большинства это означает мучительную, унизительную смерть. Возьмите отрезанную голову Берлиоза, помножьте на сто – и масштаб событий станет ясен.

И Щепетнев, и московский дуэт противопоставляют злу религию – но очень по-разному. В «Черной Земле» авторская позиция присутствует намеком, мазком в углу картины; если долго всматриваться, то и вовсе перестанешь различать. У Белоброва – Попова христианская патетика пропечатана аршинными буквами; присутствует чудесный крест, действующий подобно лазеру; практикуются приемы православной левитации; идут в ход иконы с силовым полем. Причем подаются все эти чудеса на голубом глазу – и простодушный читатель вполне может одолеть книгу, так и не заметив подвоха. Впрочем, простодушный читатель за нее и не возьмется.