Запах искусственной свежести (сборник)

Помер этот самый Коллеоне – кондотьер, то есть наемный полководец, вида весьма бравого, судя по памятнику. Что-то вроде покойного Лебедя. Нет, даже лучше Лебедя… Много чего завоевал для Венеции, в отличие от последнего. Но и претензии были немалые: завещал венецианской республике много денег, чтобы его памятник установили на площади Сан-Марко. Венецианцы призадумались… Вот то, о чем они думали, меня тоже все время возбуждает к собственным размышлениям. Нет бы сразу послать этого кондотьера подальше со своим памятником (а то будет тут всякий дурак завещать себе памятники устанавливать на главной площади). Поскольку он помер, даже и самого генерала-то не надо было посылать, что, вполне возможно, при его жизни еще грозило бы какой-то опасностью – генерал все же, но уж после смерти никакой опасности точно не представлял. Надо было попросту плюнуть на завещание, а генеральские денежки пропить-прогулять – в Венеции это всегда можно было сделать с замечательным блеском. Скажем, примерно в это же время Большой Совет решил обложить налогом куртизанок, и насчитали их для этой цели одиннадцать тысяч в маленькой Венеции. А если к ним еще и не куртизанок прибавить, а просто обычных женщин, которые в Венеции традиционно не отличались скромностью, то возможности для эффективного использования генеральских денег многократно умножались. Но распорядители денег еще раздумывали несколько лет: что с этим состоянием делать?.. С одной стороны, им не хотелось ставить памятник какому-то наемному генералу на главной площади. Тут вообще никаких памятников никому нет – только святому Марку в виде крылатого льва, стоящего на античной колонне, да святому Теодору – на другом таком же столбе. И все. А теперь будет просто генерал, пусть и бравый… С другой же стороны, они не хотели или не могли просто похерить это завещание, правовое ведь государство, хоть и довольно свирепое… Дело висело в воздухе несколько лет, пока одному умному члену Совета не пришла идея поставить этот памятник на той самой площади, где мы ели суп, поскольку там находилась некая Скуола ди Сан-Марко, товарищество или братство Сан-Марко, и площадь тоже называлась этим именем. Так они решили выйти из положения, чтобы получить генеральские деньги в свое распоряжение, да и завещание выполнить, хоть и формально.

Устроили конкурс, на котором победил Андреа Верроккьо из Флоренции, кстати, учитель великого Леонардо. Он представил восковую модель коня в натуральную величину, с нею и победил. Предполагалось, очевидно, что с фигурой всадника-то уж он справится и без модели. Да и то сказать – это было время первых конных монументов, они начинали входить в моду, но делать их еще никто не умел. Один конь (с всадником, разумеется) стоял в Падуе, работы Донателло – учителя Верроккьо. Бронзового коня с тех пор в Италии все хотели, хотели памятников именно на конях, а не просто пешком, но с Донателло сравниться было просто некому. Вполне возможно, заказчиков убедило то, что Верроккьо вышел из мастерской Донателло и он сможет отлить коня – мало было представить модель, нужно было еще знать сложную технологию отливки.

Получивший заказ мастер приехал в Венецию, снял мастерскую и приступил к отливке коня. И вот здесь-то и начались зловредные венецианские интриги: отливку коня они вроде бы оставили Верроккьо, а сделать самого всадника решили поручить другому скульптору, венецианцу, своему земляку. Это ведь коня никто не умел делать, а всадников умели все… Богатый заказ уплывал из рук и делился на двоих. И тогда Верроккьо взъярился, отпилил у своего воскового коня голову и ноги и, не сказав ни слова, вернулся к себе во Флоренцию с конской головой и ногами.

Венецианцы послали вслед письмо и пригрозили ему, чтоб остерегся когда-либо возвращаться в Венецию, иначе они с удовольствием оторвут уже его голову, взамен конской. Он ответил в том смысле, что поскольку они сами безголовые, то его-то голову оторвать, конечно, смогут, но вот обратно приставить голову коню они не в состоянии. А только он один и может, даже еще и получше прежней. Венецианцев это почему-то убедило, уж больно им всем хотелось помериться бронзовыми конями, и они уговорили Верроккьо вернуться и закончить памятник. Верроккьо вернулся, стал работать, сделал статую в глине, подготовил все к отливке – да внезапно умер. Статую отливал уже местный скульптор. Некоторое время народ считал, что это все его работа, местного. А недоброжелатели, которых при распределении столь богатого заказа всегда находится очень много, говорили, что Верроккьо слепил коня с содранной кожей – так подробно были проработаны у него мускулы. Но для Вероккьо это было не только тщеславная демонстрация знания конской анатомии и умения ее воспроизвести в бронзе, это был еще замах на нечто большее. Мастер предположил, что скользящий по бронзовым выпуклостям солнечный свет в предвечернее время будет создавать иллюзию движения коня и всадника. Так и оказалось, и этот замечательный эффект венецианского коня вполне удался, но сам Верроккьо его уже не увидел…