Запах напалма по утрам (сборник)

В замызганной привокзальной (дальше можно и не описывать, все они одинаковые) столовой, ныне «чебуречной», или как ее там, куда я захожу поиграть в нарды и выпить коньяка, под вечер слякоть и много народа. Звучит что-то усредненно-восточное. Неторопливо потягиваю битый спирт со жженым сахаром, пускаю дым в пыльные лампы. Окна цветного набора тусклы и призваны скрыть российскую действительность от заезжих глаз. Здесь отдыхают, вспоминая далекую родину. И я ее вспоминаю. Далекую, да не за горами, а за годами.

Партнером оказывается пират с красочно проведенными бровями и глубокими вырезами на щеках. Он не шепчет на зары, и это значит, что он настоящий зарист (тот, кто выкидывает нужное усилием воли). Иии-ииии-лля-иии… – «шешу-беш»! (шесть-пять!) – он достиг края и забил место (играем в длинные, где нельзя бить, и оттого больше смысла и удовольствия), «дор-чаар» – занимает две луны у меня под носом, «сэ-як» – прикрывает последний выход. Мне теперь нужен «оэн» (проигрыш, в отличие от «марса», не совсем позорный, если играешь с настоящим заристом).

Так же крепко сидели передо мной мои непостижимые родственники из Баку, Еревана, Тифлиса, так же метали кости, так же со стуком ставили, протянув руку через доску – увесисто, с волчьим азартом, блеском из-под бровей. Нарды, похоже, хозяина – расписные, лаковые, турецкие, привезенные оттуда, с родины.

Глоток коньяка.

Замечаю у зрителей четки, перебираемые «за зариста» крупными коричневыми пальцами, поросшими черным волосом.

А вот и менты.

Они входят в сером, неисповедимо оккупантском, двое мальчишек с резиновым дубьем, словно бы нехотя оглядывая помещение. Один подходит и накрывает доску грязной рукой с обгрызенными ногтями. Запах пивного спирта.

– Ну что, чернота? Оборзели? А ну…

Пират медленно поворачивает голову, но так, чтобы не встретиться взглядом с пьяным. Выпить можно, напиться – нет.

– Встал к стене, документы…

Пират встает и вытаскивает красную корку. Мальчик немеет. Дагестанский РУБОП.

– Друга зови сюда.

Подходит второй, уже растерянный.

– На улице два бомжа – проверены? Нищенка у входа – проверена? Нет? Не видел? Деньга стреляем?

Мальчишки начинают бледнеть, объяснять про схему патрулирования, что только что пришли, ничего не видели, тянутся за удостоверениями, которые успели вручить пирату.

– Делом будем заниматься или на пиво клянчить? Аии… с глаз оба пошли. Форме позор, страна позор… Моя Россия позор, – добавляет уже не им, а глядя на меня.

Те смываются, подталкивая друг друга.

Обступившие меня «болельщики» расходятся. Понимаю, что они «с ним» и не хотят, чтобы я видел их лица. Информаторы. Спецоперация. Ищут наркоту. Транзитчиков. Выслеживают поставщиков, квартиры.

– Почему раскрылся, опер?

– Лицо понравилось. Играешь от сердца. Кто учил?

– Отец.

– Армянин?

– Да.

– Армяне – братья. Нарды играй, помни отца, помни себя. Аллах видит, кто чего стоит.

И добавляет что-то по-персидски, но этой фразы я уже не знаю.

Михалыч

Он поднимается ни свет ни заря. Не зажигая кухонный ночник, нажимает кнопку. Вскипает вода в китайском чайнике. Несколько глотков спитого… Одевается в прихожейке. Едет.

Таможенный терминал, сервисный центр, примкадные «Ашаны» и «Метро», пробки, забурелые заводские проезды, оптовые тупики, загроможденные тюками. База. Грузчики. Ведомость. Личный досмотр. Менты. Овощные контейнеры, роспись, доверенность, накладная, наряды, разъезды.

Наконец возня с бумажками закончена. Шофера и экспедиторы окружают его. Сегодня Вахиду – персики, орехи, картошка. Абдулле – бананы, помидоры, свекла и огурцы. Салману – зелень семи видов, грейпфруты, соки простые в банках с мякотью, пряности, яблоки, лимоны, чеснок.

Михалыч не спутает. Он привык.

Одет он всегда одинаково: пуховик, шерстяные штаны, стоптанные белесые мокасины, вязаная бесформенная шапочка.

Михалычу за пятьдесят.

Его рот уголками вниз сохраняет на лице вечно озабоченное и вздыхающее выражение, брови и волосы редки, глаза обведены складками, щеки красны и прожилочны. Такова старость, не худшая в огромном городе. Дочь Михалыча разведена, живет с милиционером и сыном от первого брака, студентом, на которого и уходит выручка. Отделение платное. Михалыч заезжает к дочери по будним дням, работая через сутки. Завозит деньги. Он вдовец. Перенес операцию на сердце.

…Фура приходит к Вахиду. Михалыч медленно вылезает из кабины, идет разговаривать. Вахид начинает распоряжаться: молдаванка Лида, кассир, прикрикивает на тощего Али, тот сгибается под мешком, ставит на проходе. Мускулистый Гассан, сожитель Лиды, блестит зубами в полумраке овощного зала. Магазинчик совсем маленький, оклеенный веселенькой пленкой, сумрачный осенью и зимой. Отопления нет. Туалет в супермаркете, в подсобке, Лида отлучается туда покурить, сменщица Заза приглядывает за кассой. Лида часто простужается, в Москве холодно. Записалась на плавание, но ходит редко.