Запах напалма по утрам

После полудня по негласному соглашению обедали, после трех-четырех снова пытались отрезать друг у друга по полдома, четвертушке, подъезду, скверику, валясь спать в комнатушках с ободранными обоями и сожженной мебелью, мертвыми кухонными кранами, свернутыми набок, как шеи стервятников. С темнотой снова отдыхали, замышляя новые охваты и прорывы.

После недолгих сумерек наступало время Шрайбера. Он просыпался среди мрака, как желтоглазый сыч, и неслышно пропахивал опустевшие улицы, по опаленным камням, мимо опрокинутых бронемашин с застрявшими в люках сизыми окоченелостями. Ему не было странно, что утром он видит одних людей, а вечером других, и одни умирают, чтобы умирали другие, и наоборот, но, в конце концов, он предпочитал оставаться на русской стороне, пока не кончались припасы. У своих, чем дальше, тем дольше, ему было отчего-то не по себе.

Он уставал от тупости сослуживцев, их неспособности оценить происходящее и сконцентрированных потому на шутках, которых год назад постеснялся бы даже фельдфебель.

Но гаже всего было наблюдать заезжих мальчиков из Берлина с пронзительными, как они думали, взглядами. Они оскорблялись видом передовой, поскольку не обнаруживали лежащие перед собой на подносе ключи от Сталинграда и Москвы. Ничего похожего.

Костер запалили с канистры. Он полыхнул около груды камней, по развалинам побежали стелющиеся багровые блики. В эту или следующую ночь генерал Максудов, ориентировка на которого содержалась в приказе вместе с довоенной фотокарточкой, должен был навестить свои позиции. Шрайбер готовился к встрече. По лейтенантам и шоферам работали другие. Они в основном и гибли. Шрайбер ценил свой опыт несколько выше.

Иногда он преодолевал в себе сумасшедшее желание выйти к костру. Что бы они сказали? Узнали бы, растерзали бы в клочья или… сонно подвинулись бы?

Еще днем слабый кашель полуторки возвестил ему о подвозе боеприпасов. Приподняв зеркальце над проломом, он увидел, как задом въезжает за гнутую чугунную ограду грузовичок, пригибаясь, спрыгивает с подножки гигант в полушубке цвета кофе с молоком и тут же по пояс проваливается в приямок, теряет ушанку, неловко зацепившись за отогнутый над зевом ржавый прут панели. Чуть погодя через двор перебежала девочка с пустым ведром. Навстречу выскочил измазанный сажей парнишка в расстегнутой телогрейке, лихо проехался на ослепительно-синей наледи, догнал и нахлобучил подруге шапку на лоб. Шрайбер мог поклясться, что и мальчишку, и девчонку видит уже много дней. Толстая баба что-то крикнула из зарешеченного окошка, кинула мальчишке кисет. Он подобрал и резво скрылся за кирпичным навалом, оставшимся от флигеля.

Максудов не мог приехать на штабной машине. Он не мог и прийти пешком через минометную зону: квартал был практически отрезан. За ним тянулась почти до самого Тракторного пустая площадь, с которой во время тайного перемирия убрали дымящееся мясо с въевшимися в самые кишки ворсинками шинельного полотна. Там, за помпезно провинциальным кинотеатром в стиле ампир, русские хоронили своих мертвых. Пока хватало бензина, немцы везли своих за Волгу, где похоронная команда отыскала под солдатские кресты и офицерские обелиски величественно пологое поле.

Централизация нарушилась к зиме, когда бы и следовало исполнять приказы беспрекословно, однако сон, морозный сон не давал мгновенно вскидываться, люди дурели от воздуха, красных авитаминозных пятен, расползавшихся по щекам, от мерного, азиатского молчания великой степи, полонившей их, схватившей за хлястики шинелей и полы маскхалатов…

В них навеки отпечатались километры рвов, вскинутых к небу бетонных обломков. Мертвые каменные распадки. Зона богов.

…В костре весело и нагло трещали ящики. Арктическая ночь вздымалась над снайпером и его жертвами отсветами далеких осветительных ракет. Лохматые хвосты таяли в морозной мгле, и щека Шрайбера дернулась. Он подумал, что, ведая протяженностью жизней каждого из копошащихся там несоразмерных, пещерных туловищ, он не является их пастырем. Не имеет их любви. И если они не молятся ему, не приносят ему жертв, не выклянчивают у него спасения, значит, как божество он мертв, а как человек… как человек он ощущал это давным-давно. Открытие не расстроило Шрайбера. Он понял, что начал понемногу сходить с ума, а это может повлиять на стрельбу. Он немедленно помассировал кожу вокруг правого глаза, висок, лобную долю, потом погрузил курковую фалангу в объятье левой ладони и долго, с наслаждением усиливал ток крови сквозь нее, важнейшую в его ремесле.

К полудню следующего дня он добрался до контрольной лежки, пошарил в провале, вынул из металлической папиросной коробки записку и узнал, что ему следует быть поусерднее. Русские пришли в движение. Максудова в штабе нет.

«Кто?» – в сотый раз спрашивал себя Шрайбер.

И артиллеристов, и автоматчиков, и наблюдателя, и повариху он знал в лицо с самого ноября. Дивизионных разведчиков, налетавших на «передок» с телефонистом с двумя – основной и резервной – катушками, видел неоднократно. Совсем мальчишки.