Читаем Запах полыни. Повести, рассказы полностью

— Я тоже в седьмом. Представляешь, доучился до седьмого класса и хожу лысым. Не разрешают чубы, и все тут! Это же позор, правда? Тебя-то как зовут?

— Рабига.

— Хорошее имя у тебя, Рабига. У меня тоже хорошее: Сатай. Да садись поближе, не волк, не съем. Застегни тулуп на пуговицы, будет теплей. Вот так! Погоди-ка, ворот тебе подниму. Теперь и сибирский мороз не возьмет. Э, а ты, оказывается, красивая!

Щеки девочки ярко заалели. И вовсе не мороз был тому причиной.

— Право, какой ты… Мелешь языком и сам не знаешь что. Разве можно человеку говорить в глаза; мол, ты такой и сякой? Пусть даже красивый, — сказала она, надувшись.

Сатаю стало неловко. Выходило так, что сам пригласил человека и потом обидел.

— Прости, Рабига. Я и сам не люблю, когда мне вот так говорят в глаза. Но такой уж у меня дурной характер. Знаю, а исправиться не могу, — покаялся Сатай и, чтобы скрыть смущение, крикнул: — А ну, гнедок! Живее!

И гнедой припустил по дороге, только снежные комья летели из-под копыт, ударяя в сани. Вот уж было весело. Девочка перестала сердиться, глаза ее заблестели. И вдруг гнедой шарахнулся в сторону и встал наискось на дороге. Конек тревожно стриг ушами и дрожал.

— Гнедок! Да ты что? — спросил Сатай изумленно, взялся за кнут и тут-то увидел волка.

Теперь это был настоящий волк, живой и серый. Он бежал рысцой вдоль обочины.

— Волк! Смотри, волк! Вот он! — закричал Сатай возбужденно.

— Ай, волк! И вправду! — испугалась Рабига и спряталась за спину Сатая.

А серый, будто понял, что перед ним человек, с которым шутки плохи, пересек дорогу и зарысил в степь.

— А ну держи его! Держи! — закричал Сатай, вертясь в санях. — Ага, испугался! А то бы я его! Ух, кнутом! Раз! Раз!

— Сатай, не надо, — взмолилась Рабига. — Не то он передумает и вернется!

— Пусть попробует! А ты боишься?

— Боюсь, — призналась простодушно девочка.

— Со мной не бойся! И потом, он похож на обычную собаку. Разве ты не заметила?

— Не заметила. Я испугалась.

— Да что, ты их раньше не видела?

— Всего один раз. Только он был далеко тогда.

— А я их видел раз десять, — соврал сгоряча Сатай и пожалел об этом, подумал, что следовало скостить хотя бы раза в три, не так было бы совестно. — Да что мы все о волках да о волках! Будто нет ничего интереснее. Ну, что вы сейчас проходите по истории? — спросил он.

У Рабиги виден был только розовый нос из необъятного тулупа. Да поблескивали глаза, точно у зверька из норы. Да вырывался из недр тулупа пар и садился инеем на кудлатый мех воротника.

— Вчера мы проходили восстание Уота Тайлера, — сообщила Рабига, подумав.

— Эге, да вы от нас отстали. Это мы прошли давно. Я за рассказ о восстании Уота Тайлера четверку получил, — похвастался Сатай.

— Значит, ты учишься хорошо? — спросила Рабига. Сатай помолчал.

— Да не совсем. Наверное, я учусь посредственно, — храбро сознался он. — Математика хромает. История, литература мне хоть бы что, даже бывают пятерки. А в математике я слабоват. Беда, не лезет в голову. Сидишь над задачкой, и скучно. Того и гляди, лопнешь от тоски. И нельзя что-нибудь такое придумать, от себя. — И Сатай сокрушенно вздохнул.

Рабига звонко рассмеялась, карие глаза ее заискрились в глубинах тулупа.

— Что ты! Математика такая веселая наука! В ней столько интересного! Я ее прямо-таки обожаю. Правда-правда, и наш учитель говорит, что я поеду на олимпиаду юных математиков.

Рабига улыбнулась, показывая ровные белые зубы.

— Конечно, если у тебя хороший учебник и сильный преподаватель, это другое дело, — согласился Сатай. — А нас-то учит старая женщина. Только и знает одно, что ругать. Войдет в класс и сразу начинает: «А ну-ка, к доске пойдет такой-то! Сейчас он нам решит одну пустяковую задачку». Ну, идешь к доске, хотя нет у тебя никакой охоты, и начинаешь решать. Чуть ошибешься, она тут как тут: «Ничего ты не знаешь. Садись — двойка!» Как будто двойка такая уж радость. Потом разозлишься и совсем не хочешь учить, чтобы ей стало обидно.

— Ой, что-то у тебя все плохие. И директор тебе не нравится, и учитель математики…

— Ну почему, у нас есть и хорошие учителя. Вот если бы ты спросила, какой у нас учитель литературы… О-о!.. ты даже не представляешь, какой это добрый человек, — возразил Сатай с достоинством.

— Тпру! Останови! Куда же ты везешь, Сатай? Мне уже слезать. Разве не видишь: развилка, — сказала Рабига смеясь.

Он натянул вожжи, придерживая разошедшегося гнедка.

— Ну и быстро доехали. В самом деле, развилка, — удивился Сатай.

Рабига вылезла из тулупа и легко спрыгнула на дорогу.

— В Тастюбе нет восьмого класса. Где ты будешь учиться на следующий год? — спросил Сатай, прежде чем проститься.

— В районном центре.

— Значит, будем учиться вместе, — заметил Сатай с удовольствием.

— А пока до свидания. — Рабига помахала ладошкой в красной варежке.

— Погоди, — сказал Сатай и подумал: «Что же еще у нее спросить?»- Ты боишься смерти? — спросил он.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась Рабига.

— Ну, думала ты о том, что вот умрешь и больше тебя никогда не будет?

Рабига склонила голову к плечу и посмотрела на Сатая.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Утренний свет
Утренний свет

В книгу Надежды Чертовой входят три повести о женщинах, написанные ею в разные годы: «Третья Клавдия», «Утренний свет», «Саргассово море».Действие повести «Третья Клавдия» происходит в годы Отечественной войны. Хроменькая телеграфистка Клавдия совсем не хочет, чтобы ее жалели, а судьбу ее считали «горькой». Она любит, хочет быть любимой, хочет бороться с врагом вместе с человеком, которого любит. И она уходит в партизаны.Героиня повести «Утренний свет» Вера потеряла на войне сына. Маленькая дочка, связанные с ней заботы помогают Вере обрести душевное равновесие, восстановить жизненные силы.Трагична судьба работницы Катерины Лавровой, чью душу пытались уловить в свои сети «утешители» из баптистской общины. Борьбе за Катерину, за ее возвращение к жизни посвящена повесть «Саргассово море».

Надежда Васильевна Чертова

Проза / Советская классическая проза