Читаем Запах полыни. Повести, рассказы полностью

Он почувствовал неимоверную усталость. Точно не гнедок, а он сам тащил за собой сани до Бирлика. Он был счастлив оттого, что Рабига стоит перед ним. И все же он был несколько разочарован тем, что все закончилось самым обыкновенным образом. А он-то старался, тратил время!

— Все ты выдумываешь, — засмеялась Рабига. — Ну какие могут быть у тебя дела в нашем ауле, скажи на милость! Пойдем сейчас же к нам, выпьешь чаю. Что-то мне не нравится твой вид.

— Спасибо, очень спешу. Родители, наверное, заждались. Понимаешь, они собираются на базар, — сказал Сатай, борясь с собой, потому что ему очень хотелось в гости к Рабиге.

Рабига подошла к гнедому, потрепала его по шее. А конек раздувал взмыленные бока, косил на девочку выпуклым умным глазом.

— Ах, и непутевый ты, Сатай. Ну разве можно так обращаться с лошадью? Ты же совсем загнал ее.

Сатай сдвинул шапку на глаза, уставился на забор и сказал, оправдываясь:

— Опять появился волк. Тот самый, помнишь?

— И ты очень испугался? — посочувствовала Рабига.

— Я-то?! — возмутился Сатай. — Да мне хоть десять львов или тигров! Думаешь, побоюсь?..

Эта девчонка так и не поняла, из-за чего он не жалел коня. Он дернул вожжи и начал разворачивать гнедого, — загородив всю улицу.

— Сатай, подожди! Куда же ты?

— Ну, что еще? — буркнул Сатай, он хотел рассердиться, но из этого ничего не вышло.

— Вот, возьми, — она придержала портфель коленом, открыла его и вытащила книгу. — Учебник по алгебре. Мой самый любимый, — пояснила она, протягивая книгу.

— Рабига, что ты? Что ты? А как же ты сама? Я не могу… — смутился Сатай и спрятал руки за спину.

— А я достану другой. Честно-честно! Возьми, иначе обижусь. Правда, обижусь, — настаивала Рабига.

— Интересно получается: любимый учебник по алгебре, и вдруг мне, — ухмыльнулся Сатай невольно. — Так и быть, давай!

Он сунул учебник за пазуху и долго пристраивал там, чтобы не помять в дороге.

— Значит, на следующий год мы учимся вместе? Уговор? Только смотри, не останься на второй год, тогда уж ничего не получится, — предупредила Рабига.

— Я сказал, значит, все, — заявил Сатай. — Так и знай: скорее наступит конец света, чем я останусь на второй год.

Рабига улыбалась и кивала одобрительно, значит, верила ему. Сатай тряхнул головой на прощанье, подмигнул по-приятельски и, повернувшись к гнедому, свистнул. Гнедой только и ждал этого, догадавшись, что уж теперь-то ничто не помешает ему вернуться в стойло.

Подъезжая к развилке, Сатай встретил двух всадников с охотничьими ружьями. Они ехали вдоль дороги за волчьим следом, и вид у них был суровый. Пороша перестала сыпать, и волчьи следы теперь четко обозначались на снегу.

Гнедой заметно утомился, и Сатай не стал его торопить, к тому же показалось кладбище, а там уж совсем близко до дома. Проезжая мимо могил, он вспомнил свои утренние мысли, разговор с Рабигой.

— Она права. Что это я, в самом деле, думаю о смерти? Будто нет ничего другого. А вокруг вон сколько всего. Думай себе на здоровье. И какое мне дело до мертвых, — проворчал он вслух.

Но тут же Сатай испугался: а вдруг там, за его спиной, поднялись все умершие и смотрят на него? А он, даже если обернется, все равно ничего не заметит. Потому что они невидимы, как те духи, о которых рассказывала бабушка. Но Сатай не хотел сдаваться и заспорил с собой.

— Все это выдумки! Невежество! Где это видано, чтобы в наш век водились духи? — возразил он громко. — Вот возьму и обернусь!

Сейчас же по его спине побежали мурашки, и он не решался повернуть голову, а когда отважился, кладбище осталось позади и по сторонам замелькали постройки аула.

У ворот его ждал отец, тепло одетый и подпоясанный старинным поясом с накладным серебром. Он прохаживался в нетерпении — туда-сюда, туда-сюда, — и лицо его было сердитым.

— До Тастюбе рукой подать, где же ты пропадал столько времени? — заворчал отец. — Ба, а гнедой-то! Ты что, воду на нем возил, а?

Сатай чинно вылез из саней, достал из-за пазухи учебник и показал отцу. Отец посмотрел на книгу и ничего не понял.

— Вот: раздобыл книгу. Очень нужная книга, — пояснил Сатай и, высоко подняв подбородок, пошел в дом походкой человека, который завершил весьма важное дело.

СТУЖА

(пер. Г. Садовникова)

Этот страшный буран налетел ранним утром, словно норовил застать людей врасплох. Снежные смерчи закрутились между небом и землей в первобытном танце. Бешеный ветер запросто слизывал огромные сугробы, гнал их перед собой, засыпая закоулки. Буран гулял целые сутки и на другое утро притих. И тогда небо чуть-чуть прояснилось, над степью выглянуло солнце, тусклое, точно глаз, пораженный бельмом. Степью завладела лютая стужа.

Заведующий фермой выбрался из дому с рассветом. Едва он высунул наружу лицо, как щеки и нос обожгло холодом. Заведующий зябко поежился: с севера пронизывающе тянуло ледяным сквозняком. «Ну и стужа!» — озадаченно подумал он. И про себя отметил, что в такой мороз не то что дышать, думать и то нелегко. Дурела голова от стужи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Утренний свет
Утренний свет

В книгу Надежды Чертовой входят три повести о женщинах, написанные ею в разные годы: «Третья Клавдия», «Утренний свет», «Саргассово море».Действие повести «Третья Клавдия» происходит в годы Отечественной войны. Хроменькая телеграфистка Клавдия совсем не хочет, чтобы ее жалели, а судьбу ее считали «горькой». Она любит, хочет быть любимой, хочет бороться с врагом вместе с человеком, которого любит. И она уходит в партизаны.Героиня повести «Утренний свет» Вера потеряла на войне сына. Маленькая дочка, связанные с ней заботы помогают Вере обрести душевное равновесие, восстановить жизненные силы.Трагична судьба работницы Катерины Лавровой, чью душу пытались уловить в свои сети «утешители» из баптистской общины. Борьбе за Катерину, за ее возвращение к жизни посвящена повесть «Саргассово море».

Надежда Васильевна Чертова

Проза / Советская классическая проза