Читаем Запах полыни. Повести, рассказы полностью

Он заглянул в комнату, где сестра готовила стол.

— Может, ты проголодался? — спросила она с надеждой. — Хочешь, налью тебе сорпы?

— Да что ты! Я сыт, — сказал он, уже в который раз тронутый ее заботами. — Пойду-ка лучше прогуляюсь, по свежему воздуху.

Асет вышел во двор. Между кухней и очагом, сложенным во дворе, сновали женщины и помогающие им дети.

Он завернул за угол дома и увидел своего зятя. Тот сидел на скамеечке в компании мужчин. Мужчины подвинулись и усадили гостя посередине. Чуть погодя подошли еще трое. Вскоре на скамейке не осталось мест, и вновь приходящие мужчины здоровались с Асетом и усаживались на камень или просто опускались на корточки.

Солнце постепенно клонилось к вечеру. От нагретой земли поднималось дрожащее марево. Небо сияло неправдоподобной чистотой, казалось, вот-вот в его прозрачных глубинах возникнет сказочный мираж. Было тепло и тихо; словно зачарованные покоем, мужчины переговаривались не торопясь, негромко.

Беседа шла о колхозных делах, от которых Асет уже давно оторвался; он ловил вполуха ставшие для него посторонними разговоры, смотрел на новую школу, что виднелась в створе между двумя жилыми домами, и пытался пробудить в себе воспоминания о прошлом.

— Красивую школу построили, а? — спросил его Куракбай, с которым они давным-давно бегали в старую школу.

Теперь он еле узнавал своего сверстника в этом крупном уверенном в себе мужчине.

— Красивая. Большая, — кивнул Асет.

В самом деле, школа, хоть и стояла в низине, возвышалась над крышами аула.

— Большая, а вот двух этажей уже мало. Нужен третий, а где его взять? Директор чуть не плачет. Что, говорит, буду делать на следующий год? Детей станет столько, что всех не вместишь, развалится школа, — сообщил Куракбай, смеясь.

— Рано он паникует, — сказал Асет.

— Ты говоришь — рано? Посуди сам. В прошлом году он принял восемьдесят первоклассников. В этом году их будет более ста. А дальше… — Куракбай даже не нашел слов, только присвистнул.

Асет удивленно покачал головой.

В школе тоненько прозвенел далекий звонок, и на улицу высыпали дети. Видно, уже сейчас занятия шли в две смены. Что же будет потом? Тут и вправду посочувствуешь директору.

А ребятам, видать, не до директорских мучений. Те, что побойчей, устроили шумную возню с беготней, непременной борьбой на пыльной улице. Кто-то ударил гулко по футбольному мячу, и за мячом с грачиным гвалтом, толкаясь локтями, погналась орава мальчишек. А девочки и ребята посолидней чинно стояли вдоль стенки, жмурясь от заходящего солнца, и вели степенный разговор.

— Славная подрастает молодежь, — сказал Асет, обращаясь к Куракбаю, но его услышал один из пожилых мужчин и возразил, мол, нынешнее поколение не видало трудностей, живет на всем готовом, даже привередничает за столом, а одежду подавай только модную, и вообще молодым лишь бы хулиганить, а все серьезное они готовы осмеять.

— Что и говорить! Вот, к примеру, эти двое, которые застрелились. Можно подумать, такая уж была любовь! От баловства они застрелились, вот что я вам скажу, — поддержал его седоусый мужчина.

Асет вспомнил кладбище, скупое сообщение своего двоюродного брата Абдибая и спросил, кто они такие, эти самоубийцы.

— Может, помнишь Курмана? Ну того, что был мельником? — спросил в свою очередь зять.

— Курмана-то? Помню, — сказал Асет.

— А дочь его помнишь? Ну, конечно, нет. Она была еще козявкой тогда.

— Такая большеглазенькая, Айнаш, — подсказал Куракбай и добавил:- Она в прошлом году закончила школу.

— Айнаш? Не помню, нет, не помню, — признался Асет, — сыновей Курмана помню хорошо. Вот уж забияки. А дочку не могу припомнить… Значит, она и застрелилась, Айнаш?

— Айнаш и Баглан, — сказал зять, а остальные закивали, подтверждая.

— Баглан… Баглан, — пробормотал Асет, стараясь разбудить свою память.

— Помнишь Камена? Худой такой ходил, вечно в старом чапане. Он еще высадил деревья вон там, — и Куракбай махнул в сторону станции. — Помнишь, мы прозвали их рощей Камена, а потом там и на самом деле роща выросла.

— Как не помнить Камена, — обрадовался Асет. — И рощу его не забыл. Только сыновей-то у него больно много.

— Было семнадцать, — сказал зять, — было, это точно. Но ты позабыл: старшие не вернулись с войны. А младшие померли тогда же — кто от болезней, кто от голода. Сам понимаешь, все в руках судьбы. Но у Камена все же остался один. Так вот это и был Баглан.

— Длинный такой, белолицый, — добавил Куракбай.

— Этого парня я знаю, — сказал Асет в нетерпении.

— Баглан решил жениться на Айнаш прошлой осенью. Но, видать, у Курмана были свои планы. Выгнал он Баглана. Не про тебя, говорит, такая красавица, — начал рассказывать зять.

— А его сыновья, — горячо вмешался незнакомый Асету парень, — а его сыновья — точно сторожевые псы. Даже не подступиться к дому.

— И тогда Баглан решил выкрасть Айнаш. Раз не хотят добром, так вот дай, думает, выкраду, — сказал Куракбай. — Но ничего не вышло. Братья поймали их на улице. Его избили чуть ли не до смерти, а сестру увели обратно в дом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Утренний свет
Утренний свет

В книгу Надежды Чертовой входят три повести о женщинах, написанные ею в разные годы: «Третья Клавдия», «Утренний свет», «Саргассово море».Действие повести «Третья Клавдия» происходит в годы Отечественной войны. Хроменькая телеграфистка Клавдия совсем не хочет, чтобы ее жалели, а судьбу ее считали «горькой». Она любит, хочет быть любимой, хочет бороться с врагом вместе с человеком, которого любит. И она уходит в партизаны.Героиня повести «Утренний свет» Вера потеряла на войне сына. Маленькая дочка, связанные с ней заботы помогают Вере обрести душевное равновесие, восстановить жизненные силы.Трагична судьба работницы Катерины Лавровой, чью душу пытались уловить в свои сети «утешители» из баптистской общины. Борьбе за Катерину, за ее возвращение к жизни посвящена повесть «Саргассово море».

Надежда Васильевна Чертова

Проза / Советская классическая проза