Вот ещё: рояль-то был «тяжёлым», то есть механика его работала от сильного нажатия на клавиши (это Петя понял много позже), но все – и родители, и учительница, – хвалили такую «тяжесть» рояля, которая развивала моторику пальцев, и играть на иных, более «лёгких» инструментах было бы легко и просто. В этом Петя смог убедиться в девятом классе, играя в Доме Учителя на рояле фирмы «Steinway», который, как показалось ему, звучал несколько стеклянно и поддавался пальцам слишком легко.
На том концерте еврейка-музыкантша успокаивала Петю (хотя он вовсе и не волновался): «Удел всех артистов – ждать!» Но Петя ждал не своего выступления, а того вожделенного момента, когда ученица Надя Бузенкова из 10 класса, то есть на год старше (!), которая нравилась Пете до самозабвения, начнёт читать письмо Татьяны к Онегину. Читала Надя отрывисто, как-то не так, как привык внутренне слышать Петя, но влюблённость покрыла всё. Они ещё с Борькой ходили вниз от Таганской площади к дому Нади, и видели её в окне первого этажа… О, какое юное сладострастие!.. И Петя готов был полюбить и подругу Нади – Зою Грибовскую, которая всегда на переменах ходила с Надей под руку. Петя прозвал её «адъютант».
На переменах полагалось прохаживаться парами по коридору. Однажды Петя услышал: «…но он такой стеснительный мальчик!» Эти слова сказала его Надя! Про него! Какой ужас! И какая сладость: он существует для Неё! В этом её «но» заключалась вся огромная надежда. На что? Петя не смог бы сформулировать, но ощущал надежду всем своим существом.
Запах клавишей рояля «Rud*Ibach Sohn» исчез после ремонта. Но это случилось позже, гораздо позже, чем то время, когда Петя разучивал этюды Скрябина, которые ассоциировались у него с удивительной девушкой в клетчатой ковбойке из параллельного класса – вместе с ней они ездили на Поля орошения в теперешнем Марьине. Имя её Петя забыл, зато хорошо помнит Игоря Суханова, легко поднимавшего носилки с дерьмом двумя руками, чего Пете не удавалось. С этой девушкой Петя так и не познакомился, особенно после того, как он увидел её с противным пошловатым парнем на очередном школьном вечере.
Папа сходил на улицу прогуляться. Вернулся остывший и немного безразличный.
– Давай учи! Выстукивай! Завтра…
Петя поиграл немного, но как-то не игралось.
Завтра приходила Эсфирь Иосифовна Кран, поворачивала два раза вертушку звонка, на котором была отлита надпись «Прошу повернуть!», вваливалась на паркет в промоклых ботиках, и начинался урок, цель которого для Пети заключалась в его окончании.
Дурной переулок
Чик-чак, чик-чак, чик-чак… Сквозь сон слышит Петя метроном правильного времени. Радио включила мама. Ей тоже идти в школу к первому уроку.
– «Последний короткий сигнал даётся в семь часов по московскому времени!» – вещает чёрный репродуктор.
Вставать пора… но не хочется! В школу, в школе, из школы… хфух… ещё бы поспать…
Но баба Каня подходит, сдирает одеяло и вытирает мокрой, смоченной в солёной воде тряпкой всего Петю, начиная с ног.
– Аааааааааааааааа!..
Это делается ради закалки Пети.
По радиотрансляции звучит начало «Пионерской зорьки»:
– «Здравствуйте, ребята! Начинаем…»
НЕНАВИЖУ!!!
Нет, Петя ненавидит вовсе не «Пионерскую зорьку», а мокрую солёную тряпку…
Но потом как-то всё устраивается: высокий белый кофейник, бутерброды с красной икрой, манная каша или каша из детской муки. А перед тем – поход в кухню на умывание. Здесь надо соблюсти очередь: ведь жильцов двадцать один человек! А школьников?! Петя выходит в кальсонах. И это вызывает негодование Славы, юноши уже призывного возраста, который иронически замечает: «Культура!..»
Да, но если полностью одеться и потом полностью раздеться, чтобы потом опять полностью одеться в школьную форму! С галстуком! И что, всё это ради Славы?!
Но осадок стыда остаётся и гложет Петю ещё несколько дней.
И ещё. Ну что это за привычка у мамы: засовывать резаную газету в мешочек, висящий на боковой двери туалета, выходящей на кухню?! И именно тогда, когда Петя там, в туалете, сидит!
А «Пионерскую зорьку» Петя слушал всю до конца во время завтрака.
Дорога до школы была никакая. Петя её не помнил. А в школе было много того, что привлекало – нет, засасывало, – Петю. Например, Люба Труханова, с которой Петя сидел за одной партой. Люба была татаркой, а отец её пил… Но Петя так быстро сдружился с человеком-Любой, не с девочкой, а именно с человеком. Они так любили друг друга, вовсе не осознавая своих чувств. Любили без примеси сексуального вожделения. По крайней мере, со стороны Пети.
На переменах Петя истово носился по школьному коридору и приходил на урок весь в поту. За что получал запись в дневник от Софьи Васильевны: «Пришёл на урок красный и потный». Но папа не обращал внимания на эти записи. Особенно это касалось весеннего и осеннего времени, когда гулять младшие классы на большой перемене выпускали в школьный двор, и нянечка перед началом следующего урока выходила с колокольчиком в руках и вовсю звонила…