Запах серы

Когда мы приехали туда в 1962 году, погода была неважной: обложное небо, снег на горах. На равнине он растаял и превратил обширные пространства в трясину. Мы исходили нижнюю часть Долины Десяти Тысяч Дымов, но добраться до ее верхней части и возвратиться назад нам пришлось самолетом. Пилот мог взять только одного пассажира и перевозил нас по очереди. Я немного поволновался в тот день, потому что оказался последним: погода портилась, и не вернись самолет, мне бы пришлось заночевать на месте. Я люблю одиночество, но мне не очень улыбалась перспектива провести 10, 20, а то и все 30 часов под дождем, без еды и без сна. Пройти пешком эти 20 километров было бы слишком рискованно из-за бесконечных ям и каньонов. Один молодой геолог пропал лет за пять до нас, надумав вернуться в одиночку в свой лагерь. Нашли только рюкзак — он перебросил его через одно из узких и глубоких ущелий, вымытых водой в мягком игнимбрите, а сам, наверное, прыгнул, но не удержался и соскользнул в пропасть. Я настоятельно советовал своим спутникам не заходить далеко без напарника, и сейчас нельзя было самому первым нарушить этот запрет. К счастью, наш летчик, презрев низкую облачность и пятибалльный ветер, прилетел за мной!

Моя жена Франс с тревогой ожидала самолет, поскольку за любимого человека беспокоишься больше, чем за себя, и воображаешь бог знает что. Франс и так уже нервничала на Аляске из-за медведей. Они там водятся в изобилии, а самый могучий из них, Кадьяк — по имени острова, расположенного как раз напротив Катмая, ожидал нас в аэропорту. Правда, он был всего-навсего чучелом, но впечатление на нас произвел грозное. Стоя на задних лапах в зале небольшого аэропорта Анкориджа, он головой касался потолка. Мы с почтением обошли его стороной…

Еще до отъезда один мой американский коллега, живущий на Аляске, соответственно настроил Франс, предупредив, что медведи там опасны, и посоветовал без оружия не ходить. Однако я считаю, что, кроме комаров и мух, животные на человека нападают, только если он их провоцирует, а потому пользуюсь оружием исключительно для добывания пищи. На сей раз я тоже не взял ни ружья, ни пистолета. Но предупреждение запомнилось Франс, и ей везде чудились медведи. Тем более что кругом виднелись их следы, а рядом с нашими палатками они появлялись каждую ночь! Как ни убеждал я жену, что звери интересуются нашими припасами, а не нами, что достаточно не натыкаться на них (и она все время напевала или насвистывала при ходьбе, на случай если какой-нибудь Топтыгин прикорнул в кустах), медведи-невидимки продолжали ее пугать. Товарищи находили в этом повод для веселья и время от времени кричали ей: «Франс, медведь!» Они были уверены, что при этих словах она подпрыгнет от страха. Но дни шли, медведи не появлялись, и шутка потеряла всякий смысл.

В день, когда самолет вывозил нас из верхней части долины, Франс с беспокойством ожидала меня в нескольких километрах от лагеря на берегу речки Летхе, где обычно приводнялся пилот. Помимо медведей страх ей внушают собаки, змеи, самолеты, квартирные воры и вулканы. Это не мешает ей, правда, летать самолетом и ходить на вулканы, а также общаться с собаками и змеями, сохраняя при этом внешне абсолютное спокойствие и безмятежную улыбку. Вот почему никто в тот вечер не подозревал о мучившей ее тревоге. Пьер Бордэ, человек мирный, уравновешенный и безукоризненно вежливый, единственный из всех, кто ни разу не пугал ее медведем, проходя мимо моей жены, любовавшейся золотистыми утесами и заснеженными горами, вдруг сказал: «Франс, медведь!» Ей уже несколько дней никто не кричал этих слов, и она повернулась, заранее улыбаясь шутке. Но Бордэ вовсе не шутил: в 20 шагах стоял внушительных размеров гризли!

В следующем году медведей было больше. Погода стояла отличная, и мы исходили долину вдоль и поперек в сопровождении молодого лесничего-инспектора рыбнадзора, бывшего нашим проводником в первый приезд. Именно тогда я наблюдал тысячи раз описанную, но все равно потрясающую очевидца сцену охоты медведя на лосося…