Запах снега

Лит все-таки чуть не выронил короб. В сундуке что-то завозилось. Собаку в дурацкий Дубник тащить?! Или кошку — новомодного зверька, о котором все болтают и никто не видел? С когтистым зверьком еще, поди, справься.

— Лесовик, я тебя умоляю, — леди Мариэлла тянулась, пытаясь выглянуть из-за крышки столика.

Лит с опаской откинул крышку сундука и онемел. Нет, зловредной кошки там не имелось. И собаки, в компании с которой Лит охотно бы смирился, тоже не было.

Младенец. Лежал в меховом гнездышке. Двигал руками и ногами и довольно испуганно пялился на незнакомца.

— Он очень хороший, — прошептала леди Мариэлла. — Спокойный. Крепенький. Только не бери его сейчас, не нужно ему видеть маму такой…

Лит вообще не собирался брать подобное существо на руки. Лучше уж кошку с острыми когтями.

Углежог аккуратно прикрыл крышку сундука. Младенец не протестовал. Лит на цыпочках перешагнул груду тряпок и шепотом сказал:

— Леди, тут я вам не помощник. Выздоровеете, сами к родственникам отправитесь. А с младенцем я никаким манером не справлюсь. Не умею.

— Он не младенец, — прошептала леди Мариэлла. — Он кушает сам. С тех пор как Фредке… Ты же подружился с кормилицей?

— Э… все равно. Я просто не умею. Вы как хотите…

— Если бросишь, он здесь умрет. Один. Маленький. С мертвецами, — по желтым щекам леди Мариэллы потянулись узкие дорожки слез. — Он же не виноват, что мамочка его дура. Блин, что же я натворила, идиотка трахнутая.

Вот, демоны ее забери, тоже на тайном языке заговорила. Совсем как Ёха. И что в мире делается?!

— Лесовик, не оставь его! Там в стене деньги. И еще поищи, кошели на полке лежали. Все забирай. Только не бросай его! В Медвежьей тебе еще больше серебра дадут. Там в сундуке письмо. Ну, пожалуйста! Твою мать, морда лесная, не смей мальчика бросать!

Леди Мариэлла, плачущая, путающая нормальный и тайный языки, все тянулась к углежогу рукой, пальцы словно темной перчаткой обтянуты. Лит в отчаянии взял скользкую ладонь:

— Да я же вам так помогу. Вместе поедем…

Лели Мариэтта вдруг застонала, повалилась на бок. Светлые густые волосы совсем закрыли лицо:

— Не оставь маленького. Его Саня, Александр зовут. Не оставь! Иначе я тебя с того света достану, мудак дремучий! Ой, больно как!

Королева заскрипела зубами.

Перепуганный Лит торопливо забормотал:

— Да я помогу. Помогу. Сейчас печку…

На улице заржали лошади. Обрадованный Лит выдернул ладонь из ослабевшей женской руки:

— Сейчас только на лошадей гляну…

Лошадей под березой не было. Угнали. Ветер подхватывал снег, крутил легкие вихри. Белая пелена на глазах заметала следы. Еще можно разобрать, — подошли двое, второпях обрезали веревки. Увели всех, разбойные морды. Еще чувствовался запах навоза, снег таял на свежих «яблоках» навоза. Не догнать. Следы заметет, воры торопятся. Боятся, гады. Остальное добро бросили. Крысы трусливые.

Лит забрался в тепло фургона.

— Лошадей своровали. Ну ничего, теперь не вернутся. А то жди со спины…

Леди Мариэлла не отвечала. Лит обжигаясь, вытащил из печки короткую головню, раздул. Женщина лежала на боку. Углежог осторожно сдвинул душистые пряди с лица королевы. Длинные, блестящие, словно из вороненой стали сделанные ресницы красавицы были опущены. Дорожка слез еще блестела на щеке. Лит опустился на колени, — левая рука оказалось в скользком, — ковер насквозь промок от крови.

— Леди Мариэлла? Леди?

Дыхания не слышно.

— Леди?

Лит застонал. Мертва.

Стоять в теплой темноте, над трупами почему-то оказалось особенно жутко. Лит судорожно вытер липкие руки о мягкое. Тишина. Углежог глянул в конец фургона. Там тоже тишина. Пусть так и остается.

Лит спрыгнул на снег. Подхватил, что под руку попалось, — ближайший плащ, копье, тесак из ножен на поясе покойника. Быстро пошел через поляну. Мертвые тела превратились в холмики с едва угадывающимися руками и ногами. Костер чуть дымил, Лит на ходу подхватил опрокинутый котелок, — на дне еще оставалась подгоревшая каша. Холодная, но жрать можно. Ничего, в лесу, небось, не в городе. Прокормимся.

Как ни старался, все же в сторону Фредке глянул. Ну, уже не Фредке там лежала — еще одна кукла белая. Хорошая девушка была, милая и добрая. Лит ускорил шаг. Давясь кашей с застывшим салом, почти побежал. Вот он ручей, — журчит, как ни в чем не бывало, только берега белыми стали.

Лит застонал, выплюнул кашу, и со всей силы зашвырнул добротный котел в ручейное журчание.

Нельзя так! Мертвых нельзя оставлять. А живых тем более.

* * *

Отправились в путь только после полудня. За ночь Лит здорово вымотался. Долбил уже подмерзшую под снегом землю, таскал окоченевшие упрямые трупы, собирал вещи, а главное, мучился сомнениями.