Запах цветущего кедра

По дороге Женя оценила молчаливое благородство суженого своего, в последнее время много думала об этом. Из богатыря, из ласкового и желанного мужчины Прокоша превращался в мужа и мудреца, умеющего оценить чувства соперника, укротить его желание мести. Но самое главное — он так бережно и ненавязчиво освободил, очистил её душу от сомнений, так искусно развязал последние узелки, связывающие Женю с прошлым, что она впервые ощутила себя свободной. Рассохин приснился ей стреляющим в последний раз и более уже не вспоминался ни наяву, ни во сне, и теперь она ничем не тяготилась. Прокоша сделал всё это осознанно, и результате осмысленных, глубоко продуманных действий, неожиданно представ перед ней совсем в ином образе. Она как-то неожиданно призналась себе, что, даже забеременев, продолжала взирать на мужа, как на некое приключение; смотрела на него, как питерская барыня смотрит на дикого, таёжного красавца-оленя, избалованная видом понурых, приручённых самцов из зоопарка. А он кроме всех мужских достоинств обладал не только горячим, страстным нравом, но был мыслящим, тонко чувствующим и незаурядным человеком. И тем становился всё интереснее!

Появление родинки непроизвольно увязалось с этим её новым отношением к Прокоше и воспринималось как некий  символ, метка переходного этапа, начало иного существования. Обнаружив её, Женя сделала последнюю запись в дневнике и потеряла охоту описывать свою жизнь у огнепальных. Хотелось просто жить, не задумываясь о том, что было, прошлое отпало, отвалилось, словно короста с зажившей раны, оставив на память пятнышко под левой грудью.

И, напротив, между нею и мужем возникла некая незримая, связывающая их пуповина, появилось желание быть всё время рядом с ним, что бы он ни делал. А молчаливый муж минуты не сидел без работы, каждый вечер что-нибудь мастерил в избе, и можно было наблюдать за ним, чуть приоткрыв дверь в мужскую половину. Он готовился к зиме, шил что-то из меха, из кожи, плёл из лозы и столярничал. Потом Женя стала ходить с Прокошей на огород, замаскированный в старом горельнике, где созрели репа, редька, лук и прочие овощи. Работать он по-прежнему не позволял, стелил пихтолапку на валежину, покрывал берестой и усаживал. А сам ковырялся на узеньких, каких-то игрушечных грядках, расположенных между горелых высоких пней, кустов малинника и чёрных головней. Всё здесь было необычно, в том числе и урожай оказывался не игрушечным: Прокоша приносил золотые тыквы в обхват, сказочную репу размером с человеческую голову, морковку величиной с бутылку. Всё раскладывал к ногам Жени и только улыбался. Она же видела, что радуется он не урожаю, а ей и той плодоносной жизни, которая его окружает. Вначале она всякий раз думала, как мало человеку надо! И насколько лёгким, простым и весёлым бывает труд, чтобы вдоволь обеспечить своё существование.

Когда они вместе отправлялись рыбачить на Карагач, Женя и вовсе приходила в восторг от удачливости и везучести своего мужа. Появляться осенью на реке ещё было опасно: полевой сезон не закончился, поисковые отряды рыскали по всем притокам и основному руслу, но сколько бы раз ни приходили на берег, никогда никого не видели. Поэтому Прокоша безбоязненно доставал спрятанный облас, выезжал на середину и бросал сеть. Всего один раз, но вылавливал сразу нескольких крупных нельм!

— Прокоша, ты волшебник! — однажды восхищённо сказала Женя.

Она уже привыкла ко многим чудесам, которые творились вокруг. Например, лосихи сами приходили ко дворам, чтоб их подоили, но она быстро разгадала фокус: просто огнепальные телят запирали в загонах — и матки далеко не отходили от скита. Покормятся и скорее бегут, а кержаки сдоят у них молока, сколько надо, и только потом лосят подпускают. Поэтому и не держали домашнего скота, собак не заводили, хотя все были охотниками, даже кур не было. Считалось: лайки слишком много и без нужды лают, петухи — кричат и этим выдают потаённые жилища молчунов, не любивших никакого лишнего шума.

Жене казалось, что всё вокруг становится привычным, своим, и прошлое уже не вспоминается так остро; напротив — радостное будущее всё сильнее толкалось изнутри, нызывая иногда чувство восторга. Но однажды утром она вышла из вечнозелёного кедровника, увидела, что пожелтели и покраснели листья на деревьях, и вдруг так защемило душу! Тут ещё стая журавлей проплыла над головой с прощальным кликом — и она неожиданно для себя расплакалась, и в голове просветлело.

— Что же я делаю? — спросила она сама себя вслух.