Запах цветущего кедра

Их привезли в поселковое отделение — старое, барачного типа двухэтажное здание, с такими же мятыми, в затасканной форме милиционерами, которые стояли безучастно и взирали на москвичей как на диковинных зверей. И сразу стало ясно, что задерживали вышестоящие сотрудники, специально присланные в Усть-Карагач. Они же свели в полуподвал, напоминающий маленькую тюрьму: железный пол, могучие решётки, стальные двери: вероятно, в пору расцвета золотой лихорадки тут был районный изолятор, сейчас пустой и мрачный. Одна камера оказалась распахнутой настежь и доверху забитой колотыми дровами, другая — действующей, просторной, эдак человек на двадцать. Боец отомкнул её, завёл арестованных и только тогда через кормушку снял наручники. Да ещё, уходя, выключил и так тусклый свет, а окна в помещении с нарами не было.

— Какое страшное место, — пролепетал в темноте дрожащий голосок Сашеньки. — Что с нами будет, Кирилл? Что нам делать?!

— Для начала попоём каторжанские песни, — тот присутствия духа не терял. — Кто слова знает?

— Они ищут Рассохина, — определил Вячеслав. — Значит, участковый их с Галицыным не нашёл?

— Менты боятся на Гнилую ездить. Может, и не искали. Думаю так: с полковником возникли проблемы, попал в бабье царство бывших проституток. Стас пошёл выручать и сам вляпался. Бабы там мужиков в клетках содержат, как зверей. А некоторых распинают на жердях по сибирскому обычаю.

— Почему ты говоришь такие пошлости? — строго спросила Сашенька. — Прекрати немедленно!

— Отчего же пошлости? — возмутился Сатир. — Ты же сама слышала! Ясашный на аэродроме говорил...

Во мраке возникло некое движение, но на сей раз не пощёчина: жена попросту заткнула рот мужу.

— Вячеслав, вам есть кому позвонить? — вдруг спросила она. — У меня телефон есть.

— Не отняли? — пробубнил Бурнашов. — Ах ты, моя прелесть! Но как тебе удалось?

— Я спрятала...

— Куда?!

— Не скажу! — Сашенька ткнула телефоном в руку. — Звоните, Вячеслав. Может, нас спасут.

Обращаться к Бульдозеру за помощью не имело смысла: и слушать не станет, скажет, мол, я предупредил тебя и теперь выворачивайся, как хочешь. Он всю жизнь мечтал выпестовать сына по своему образу и подобию, но воспитывала мать, ибо отец всегда был занят, да и сам Вячеслав, восхищаясь его характером, страстно хотел быть непохожим и часто из принципа поступал наоборот. Он никогда не грубил, не ругался матом, в сложных ситуациях искал компромисс, хотя отлично понимал, что при определённых условиях, когда достанут, вынудят, перекроют кислород, может легко превратиться в бульдозер.

На сей раз Колюжный даже матери ничего не стал говорить, позвонил и только дежурно спросил о её здоровье и здоровье населения живого уголка. Она сразу угадала, что Вячеслав где-то далеко, принялась выпытывать и почти угадала.

— Скажи честно, ты не на тихой ли речке в Сибири? Не с этой ли человекообразной тигрицей?

Он покосился на Сашеньку и сказал:

— Женского пола близко нет. А что, понравилась тебе Евдокия?

— Ты же знаешь моё отношение, — уклонилась она от прямого ответа. — Право выбора за тобой. Ты почему опять поссорился с отцом?

Она не захотела слушать аргументы, что ссоры не было — просто разошлись во взглядах. И принялась мирить, долго и нудно повторяя много раз сказанные слова о бережном отношении к родителям. В зоопарке мама освоила ещё несколько специальностей — приручала диких животных и готовила молодняк для продажи в цирки, говорила, что даже тигров укрощала и сводила с нелюбимыми тигрицами, чтоб зачали потомство в неволе. Только вот сына никак женить не могла. Но зато всякий раз устраняла барьеры между отцом и сыном: когда тот подрался с негром и месяц отсидел в английской тюрьме, когда транжирил отцовские капиталы на учёных, изобретающих вечный двигатель, и даже когда из патриотических соображений финансировал на выборах кандидата, который оказался соперником родителя. Ну, кто бы знал? Симпатичный мужик — и говорил правильные вещи.

Пока Колюжный разговаривал с матерью, чета Бурнашовых прислушивалась и о чём-то зашепталась — кажется, ссорились.

— Почему вы не сказали отцу, что мы в тюрьме? — с вызовом спросила Сашенька.

— Потому что маме звонил, — Вячеслав отдал телефон. — Сами справимся — не впервой.

Юная супруга Бурнашова обиделась, снова принялась терзать свои волосы, освобождая от репьёв, но сам он воспрял.

— Сначала тюремщиков надо измотать, — и принялся стучать в дверь, — чтоб боялись и уважали. Сейчас строить буду! Чтоб служба мёдом не казалась.

Барабанил четверть часа, прежде чем в коридоре появился краснорожий, явно местный милиционер и открыл кормушку.

— Чего надо?

— Свет включи! — рявкнул Бурнашов. — Моя жена боится темноты! В камере положен свет! А если я подкоп начну рыть?

Тот заворчал, однако включил лампочку, закованную в сетку железной перегородки. Сатир не унимался.

— Почему нет воды? Здесь, между прочим, женщина! И когда будет ужин? Мы хотим есть!