Запахи чужих домов

Прятаться в багажном контейнере тоже становится нелегко, но, поскольку мы не выиграли кучу денег, как та девчонка из Фэрбанкса, это был единственный способ проникнуть на борт. Люди, спасибо вам за то, что берете так много вещей, сбегая с Аляски. Вокруг навалены брезентовые вещмешки, чемоданы, ящики с замороженным лососем, стеганые чехлы для ружей. Я двигаю стоящую слева от меня коробку, заклеенную скотчем, чтобы спрятать ноги. Двери контейнера открываются, и мне на шнурки падает желтый солнечный свет. Я задерживаю дыхание, пока кто-то ставит клетку почти что мне на ногу. В ней пронзительно кудахчут четыре курицы горчичного цвета. Да вы издеваетесь.

— Им будет так одиноко. Я точно не могу взять их с собой на палубу? — доносится женский голос.

У Сэма в уголках губ появляются складочки, и я боюсь, что он сейчас рассмеется. Джек потягивается и громко зевает, но курицы так неистово кудахчут, что никто нас не слышит в этом шуме. Я немного успокаиваюсь, когда паромщик уводит женщину. Мы все еще слышим ее высокий протестующий голос, прям как у куриц, которые пытаются докричаться до нее, хором издавая бешеное клохтанье, которое, к счастью, заглушает смех Сэма.

— Сэм, тсс. — Контейнер начинает съезжать вниз по рампе.

На автомобильной палубе не продохнуть от запаха топлива, влаги и выхлопных газов. Джек просыпается, пытается потянуться и растерянно смотрит вокруг. Я подношу к губам палец, и Джек замирает. С ним можно легко договориться. Не то что с Сэмом, который глазами пытается сказать мне что-то вроде «Можно уже выйти отсюда?». Мне бы очень хотелось отплыть подальше от города, прежде чем мы покажемся на людях. Тогда риск, что нас отправят назад, если поймают, будет меньше. Хорошо, если мы доберемся хотя бы до Кетчикана или до Принс-Руперта в Канаде. В маминой банке из-под арахисовой пасты я нашел всего шестнадцать долларов. И я не идиот, можно считать, денег у нас нет совсем. Мне просто хочется оказаться где-нибудь в другом месте, а уже потом продумать все детали. Мы уже и так далеко зашли, правда ведь?

Кожу пронзает миллион крошечных игл, и я понимаю, что Сэм трясет мою давно онемевшую ногу.

— У меня начинает болеть голова от запаха топлива, — шепчет он. — И скоро всех позовут на автомобильную палубу. Люди придут за вещами. Нам в любом случае надо выбираться отсюда.

Он прав. Мы раньше часто путешествовали на пароме и знаем, как здесь все устроено. Родители брали с собой палатки, и мы располагались на солнечной палубе. Джеку было, наверное, два или три; сомневаюсь, что он что-то помнит. Странно, что тогда у нас с собой было так много вещей. Папе приходилось по нескольку раз ходить до машины и обратно, чтобы притащить переносной холодильник, спальные мешки, палатку и сумки, забитые едой. А сейчас все, что у нас есть, — шестнадцать долларов и по две куртки на каждого, которые мы надели одна на другую. Хорошо еще, что лето. Но мы, наверное, сможем поспать в кают-компании на носу.

Сэм сжимает мою руку, и я согласно киваю. Пора.

Мы выскальзываем из контейнера через заднюю дверь и крадемся мимо машин, под передние колеса которых подложены колоды. Мы наклоняемся из стороны в сторону, пытаясь поймать темп, с которым корабль раскачивается на волнах. Нужно время, чтобы приспособиться к качке, а наши ноги еще и затекли.

Куриная хозяйка, сгорбившись, сидит на лестнице, обхватив голову руками. Она ждет, когда объявят, что можно спускаться на автомобильную палубу. Ее лицо обрамляют седые вьющиеся волосы, и от этого она похожа на замшелую ель, искривленную от старости.

— С вашими птичками все в порядке, — не подумав, говорит Джек.

Она смотрит сквозь Джека, будто его не существует.

Мы поднимаемся на нос и садимся, подставив ветру лицо и радуясь, что теперь можно вдыхать не выхлопные газы, а соленый запах, от которого у нас захватывает дух. Сэм всматривается вдаль в надежде увидеть китов.

— Хочу есть, — говорит Джек.

— Я знаю. — Этого я и боялся.

— Давайте подождем еще немного. Поищем остатки на подносах.

Джек морщит нос.

— Нам нужно поберечь деньги, — говорю я ему. — Вот увидишь. Люди оставляют такую вкуснятину. Иногда они даже не притрагиваются к еде, если страдают морской болезнью или еще чем-нибудь. Не переживай.

— Я хочу остаться, вдруг увижу китов. А вы идите, — говорит Сэм, вглядываясь в океан.

— Сэм, нам нужно держаться вместе, — говорю я. — А еще хорошо бы делать вид, что мы тут с родителями. Просто держаться поближе к людям, чтобы никто не подумал, что мы одни.

— Я не могу пропустить китов, — отвечает Сэм. О боже, он что, все время будет таким противным?

Но от его слов что-то просыпается у меня внутри — та давно утраченная вера, что отец все-таки вернется. Для Сэма отец и киты — одно и то же. Мне даже немного завидно, что в нем все еще жива эта надежда.

— Ладно, мы принесем тебе поесть. Никуда не уходи, Сэм. Я серьезно.