Запахи чужих домов

У моего брата есть одна странная особенность — что-то вроде шестого чувства. Мы с Сэмом иногда подшучиваем над этим, но в тот раз среди папиных вещей, над которыми, как призрак, витал его запах, мне было не до смеха. Джек удивленно поднял бровь и пожал плечами.

Он знает о людях больше, чем следовало бы знать четырнадцатилетнему мальчишке. Мне из-за этого постоянно хочется защищать его, я боюсь, мир не в курсе, как обращаться с такими людьми, как Джек.

— Я просмотрел газету и вырезал из нее всякие истории, — сказал он. — Ну ты знаешь, папа так делал.

Джек схватывает на лету. Он знает, что мы с Сэмом скучаем по этой привычке отца, на первый взгляд незначительной, — хранить вырезки из старых газет, — и пытается нам помочь.

— Смотри, — он протянул мне статью двухмесячной давности:

5 мая 1970 года, Фэрбанкс: вчера в 10:37 тренога, установленная на реке Ненана, упала, ознаменовав тем самым конец состязания Nenana Ice Classic — 1970 и начало весны. Пятеро счастливчиков разделят между собой 10 000 долларов. Одним из победителей стала шестнадцатилетняя автохтонная девушка, которая просила не называть ее имени. Она самая юная победительница за всю историю соревнований The Ice Classic, которые берут свое начало в 1906 году, когда шахтеры придумали такой необычный турнир, чтобы развлечься в ожидании весны.

— Она получит две тысячи долларов, — сказал Джек. — Это же куча денег.

Джек вообще не завистливый человек, но тогда он не сдержался.

— Джек, — сказал я. — А что бы ты сделал с такими деньгами?

— Я бы свалил, — ответил он, не раздумывая. — Я бы взял деньги, сел бы на паром и свалил.

В этот момент мы с Джеком подпрыгнули: окно распахнулось, ударившись о стену. Порыв холодного ветра поднял старые газеты, чеки и закружил их по гаражу. Поднялся такой шум, будто сотня невидимых хлопающих крыльев сталкивалась с последними воспоминаниями об отце, пытаясь его воскресить. Когда все улеглось, я почувствовал только запах лосьона Old Spice, и именно тогда я понял, что надо послушать Джека.

— Пойдем, — сказал я ему. — Найдем Сэма и уедем.

— Нам не придется прятаться все время, если ты об этом, — ответил я Сэму, когда тот спросил, сможем ли мы посмотреть на китов. — Но, боюсь, косаток нечасто увидишь.

Сэм помнил все до единой рыбацкие истории, которые нам рассказывал папа. У меня в голове звучал мамин голос — «вы, мальчишки, думаете, что все эти истории такие таинственные и романтичные, поэтому делаете из отца героя», но я заставил его замолчать и вспомнил, что папа рассказывал нам о тех временах, когда он ловил угольную рыбу ярусом[16]. Крючки с наживкой на несколько часов опускают на дно океана, а потом поднимают с помощью гидравлического механизма в надежде увидеть на них кучу рыбы. Однажды, когда отец с товарищами поднимали ярус, лодку со всех сторон окружили косатки.

— Восхитительные животные, — рассказывал папа. — Такие быстрые, сильные. Они могут стащить наживку прямо с крючка. Когда мы подняли ярус, на нем остались только губы пары рыбех.

Эти рассказы зацепили Сэма, как крючки цеплялись за рыбьи губы, и он мог пересказать каждую историю даже через много лет после смерти папы.

Сэм — мечтатель, для него отец оставался живым, хотя факты указывали на обратное. Он не верил, что папину лодку накрыло цунами. То самое, что грянуло сразу после Великого Аляскинского землетрясения[17], которое произошло на другом конце штата: расколовшиеся пополам и съехавшие в залив дома в Анкоридже; разбитые и ставшие непроходимыми дороги от Валдиза до Тернагейн-Арм. А на расстоянии в тысячу миль от эпицентра рассвирепел океан, потопивший множество лодок, в том числе и отцовскую.

Мне было одиннадцать. Я умолял его взять меня с собой в ту поездку в бухту Убийств. Это было его любимое место для рыбалки, потому что горы там выступают прямо из океана.

— Такое чувство, что они обнимают лодку и защищают тебя, пока ты удишь рыбу, — говорил он. Я не мог поверить, что можно чувствовать себя в безопасности и будто бы в чьих-то объятиях в месте под названием бухта Убийств. И не зря, правда?

Я так и не смог забыть то чувство, которое испытал, когда отец положил ладонь мне на голову и, взъерошив волосы, сказал:

— В этот раз ты останешься дома за главного вместо меня. Будут и другие поездки.

Черт возьми, я не знал, что быть главным в доме так отстойно.