Запахи чужих домов

Детям Берч-Парка нужно проходить мимо него по пути из школы, и это нас всех роднит, а еще то, что мы все вынуждены придумывать, как бы согреться. Мы бедные, поэтому выглядим как разномастная кучка стремно одетых беспризорников, но этого недостаточно для дружбы.

Впереди нас с Дамплинг шагают Руфь Лоуренс и ее подруга Сельма Флауэрс. Сельма живет не в Берч-Парке, но каждый день таскается с Руфью к ней домой, потому что мама Сельмы (крутая журналистка в газете) самая настоящая мать-наседка. Не может же ее дочь добираться до дома одна в свои-то шестнадцать. Сельма приемная, и мало кого бы это заботило, если бы не любовь Сельмы без умолку трещать о себе.

Сразу понятно, что она не деревенская. В деревне никому нет дела до того, кто чей ребенок. Деревенские дети просто кочуют из дома в дом. Если ты замечаешь, что новоявленный ребеночек твоей тети совершенно не похож на твоего дядю, но напоминает собой парня с верховьев реки, который приплывает рыбачить по весне, ты просто улыбаешься и щипаешь малыша за пухлые щечки, потому что какая разница? Дело в том, что не жизнь Сельмы отличается от нашей, она сама другая: никому из нас не взбредет в голову постоянно говорить о себе.

Они с Руфью носят связанные на спицах шарфы и громоздкие шапки, которые постоянно падают им на глаза. Видимо, где-то была большая распродажа оранжевой пряжи. Кажется, каждый день у них появляется какая-то новая вязаная вещь, которая им не подходит. По ходу, кто-то ударился в рукоделие.

Дамплинг думает, что Руфь нормальная, наверное, потому что она сестра Лилии, а Лилию все любят. Но если слушок про Руфь и Рея Стивенса — правда, то у нее точно не все в порядке с головой.

Весь прошлый год он сидел за мной на обществознании и постоянно говорил глупости вроде «Кто-то еще чувствует запах мактака[9]?». Ах, как оригинально. Конечно же, от всех нас коренных пахнет китовым жиром. Это настолько старая расистская шутка, что я даже не могу начислить ему очки за попытку. Как бы я его ни игнорировала, он все равно не унимался. Никому, даже Дамплинг, я не рассказывала о той записке, которую он незаметно подкинул мне на парту. В ней было написано: «Я могу сотворить своим фалосом такое, что даже твоя жирная задница не выдержит». Эта сцена являлась мне в кошмарах целую неделю, несмотря на то что в записке была ошибка. «Фаллос» пишется с двумя «л», умник. И как Дамплинг может говорить, что Руфь нормальная, если ей нравится такой человек?

Но Дамплинг всегда предельно тактична. Я уверена, что она и ее сестра Банни хорошие, потому что у них очень милые родители, но на всякий случай я никогда не сужу о людях по первому впечатлению. Я жду. Люди часто выглядят безобидно, но многие могут вспыхнуть и обжечь тебя, стоит подойти слишком близко. Осторожность никогда не помешает.

Папа учил Дамплинг тому, что стакан наполовину полон; мой же отец убедил меня, что стакан до краев должен быть наполнен виски. Не каждому посчастливилось иметь такого отца, как у Дамплинг. Иногда перед сном я на несколько минут представляю, что ее папа на самом деле и мой тоже, и только тогда мне удается поспать.

Многие люди в Фэрбанксе мешают всех автохтонов в одну кучу; например, повар из школьной столовой спросила, не сестры ли мы с Дамплинг. Мне бы хотелось быть ее сестрой. И неважно, что наши атабаскские и инупиатские[10] предки сражались друг с другом, неважно, что она из индейцев, а я из эскимосов. Вот Лилию с Банни никто бы не перепутал. Это могли бы сделать только сами Лилия и Банни, которые теперь почти в обнимку тащатся впереди нас в поношенных комбинезонах и без умолку болтают, проходя мимо грязных сугробов. У одной волосы светло-русые, как ястребиные перья, у другой — черные, как вороново крыло. Как обычно, вовсю хохочут, наверное, над этой дурацкой рекламой средства от засоров Liquid Drano, которую они постоянно цитируют. Мы еще помним, как приехали в Берч-Парк, а вот Лилия и Банни были тогда слишком маленькие. Я слышала, что новорожденные не различают цвета, и, возможно, эти двое никогда не повзрослеют.

Когда я дохожу до угла, Танцующий Псих бросает мне: «Ну и где ты сегодня не облажалась?» Затем он принимается выкрикивать числа, как будто он инструктор по строевой подготовке: «Восемнадцать, семь, три, сорок два, девять».

Я не обращаю на него внимания. Он всегда кричит мне одни и те же слова и какие-то взятые с потолка числа. Никто не понимает, о чем он говорит. Но когда я поворачиваю за угол на Вторую авеню, его слова, подобно ледяному туману, начинают клубиться у меня в голове. Я облажалась, потому что опоздала в школу и не сдала домашку по алгебре. Я облажалась, потому что не могу избавиться от кошмаров и все еще сплю, подперев дверную ручку стулом, хотя вот уже несколько месяцев все в порядке, ведь я теперь ночую у Дамплинг. Я облажалась, потому что пообещала себе, что Танцующий Псих не сможет заставить меня загибать пальцы, перечисляя, где я облажалась, пока вспоминаю, где не облажалась.