Запахи чужих домов

Потом к Дамплинг домой приезжает моя мама и говорит, что отвезет меня в магазин Goodwill за новыми зимними ботинками. Повторяю: Мама говорит, что отвезет меня в Goodwill за новыми зимними ботинками. Может показаться, будто это что-то незначительное и будничное, но не забывайте, я теперь живу с Дамплинг. Ее отец приносит домой лосятину, оленину и куропаток, а ее мама готовит все это в дровяной печи в огромных чугунных горшках, и кажется, что весь дом пропитан мясной подливкой. Никто ни на кого не кричит и не швыряет об пол рамки с фотографиями, у которых трескается стекло и которые потом снова вешают на стены. У Дамплинг дома мне не надо вглядываться сквозь трещины в лица из прошлого, которые предупреждают меня: слышишь звон стекла — прячься.

И вот, когда мама приезжает к Дамплинг домой, будто она просто милая соседка, которая предлагает подбросить меня до магазина Goodwill, я не понимаю, что происходит. Я знаю, что отец Дамплинг тоже в недоумении, но никто не говорит ни слова. Папа Дамплинг пожимает плечами, теребя подтяжки, а ее мама накладывает спред Crisco в жестянку из-под кофе и кивает в сторону замороженной черники в раковине, напоминая мне, что акутак (эскимосское мороженое) будет готов к моему возвращению.

— Она готовит его только для тебя? — спрашивает мама, когда мы садимся в ее ржавенький синий шевроле. Я пожимаю плечами и проверяю, хорошо ли затянут трос. Он держит дверь, чтобы она не распахивалась на поворотах. Что мне еще нравится в семье Дамплинг — ее мама знает, какой у меня любимый десерт, и готовит его специально для меня, не привлекая к этому особого внимания. А еще у них дома на всех дверях крепкие замки.

Я молчу, ведь шум выхлопной трубы все равно заглушил бы мой голос. На карусели кружатся хохочущие Банни и Лилия. Они что-то выкрикивают, и я, хоть и не слышу, думаю, что это очередной рекламный слоган.

Когда мы проезжаем мимо них, я вижу, что они все быстрее раскручивают карусель, которую католические благотворительные организации, помимо всего прочего, подарили бедным детям Берч-Парка. Банни и Лилия положили руки друг другу на плечи, как будто они существуют только вдвоем в целом мире, который сами и создали. И как у них это получается?

На углу Бартлетт и Второй авеню все еще торчит Танцующий Псих.

Мама сигналит ему и улыбается:

— Люблю этого парня.

— Мам, не надо обращать на него внимания. Он же тупой.

— Он смешит людей. Улучшает им настроение.

— Да он просто поддатый, — отвечаю я, не подумав, и получаю от мамы пощечину. Так быстро, что даже опомниться не успеваю.

— Тебе лучше знать, — произносит она, зажигая сигарету и выбрасывая спичку в окно. — Ты теперь считаешь, что лучше нас, раз живешь с богатыми людьми и каждый день ешь акутак?

Я не придаю значения ее словам о том, что ты считаешься богатым, если ешь жир, смешанный с сахаром и ягодами. Но я понимаю, что это ее способ сказать: она видит, что для меня делает мама Дамплинг. Не знай я ее так хорошо, я бы подумала, что ее это беспокоит, но это значило бы, что ей не все равно, а я стараюсь не думать об этом. Особенно после всех тех случаев, когда она просто стояла рядом и ничего не делала.

Я отмечаю про себя еще три пункта, в которых я сегодня облажалась. Я не поняла маму, забыла, что мы никогда не обсуждаем чужие проблемы (как и собственные), и не смогла убедить маму не сигналить и не махать Танцующему Психу.

— Он автохтон? — спрашиваю я у нее, стараясь сделать вид, что я вовсе не обвиняю ничьих родителей в пьянстве и в том, что у них родился проспиртованный странный ребенок, который теперь танцует на улице. Он не слишком похож на автохтона, но это ничего не значит. В Карибу-Флэтс есть несколько огненно-рыжих детишек, у которых атабаскская мама и шотландский папа. И все в их семье умеют веселиться, выпивать и ломать мебель.

— Никто не знает, — отвечает мама, радуясь, что разговор зашел о Танцующем Психе. — Я слышала, что сам себя он называет «разнородный».

— Это странно, — говорю я, растирая щеку.

— Ладно тебе, Дора, он забавный. Он делает лучше любой темный и холодный день.

— Мам, он шизик. — Кажется, мама считает, что «шизик», в отличие от «поддатый», — это комплимент.

— Некоторые из тех, кого я люблю, — шизики. — Она смеется и делает затяжку. Мама любит смеяться над несмешным. В наших краях это нужное качество, но я боюсь, что мне оно не передалось.

В Goodwill мы встречаем двух маминых подруг, шумных сестер Полу и Аннет. Я иду в обувной отдел одна и слышу, как через несколько рядов мама с подружками заливается смехом. Кажется, они в отделе нижнего белья для старушек. В магазине пахнет как в прихожей во время весенней распутицы: затхлостью и по́том, и немного собачьими какашками, которые налипают всем на обувь.