Запас прочности

— Тайна не тайна… Но только нет их на базе! — не глядя на Люсю, ответил Егоров. Он знал, что тральщик Морозова стоит вместе со всеми у стенки, видел, как Грицай, уволившись с корабля, не пошел в главные ворота, а прошмыгнул в город через пролом в стене. Егорову тягостно было смотреть на поникшую, скучную Люсю, на ее заплаканные глаза. Ему хотелось, чтобы Люся снова стала «Люськой-выдумщицей» и весело улыбалась.

…В воскресенье, когда все корабли были в базе, Егоров, получив увольнительную, снова поспешил в парикмахерскую. Там он застал совсем небольшую очередь.

— Садитесь… подождите, — как всегда сурово, сказала ему Варвара Ивановна.

Егоров посмотрел на Люсино кресло, придвинутое вплотную к столику, и равнодушным голосом спросил:

Вы одна сегодня работаете, Варвара Ивановна?

— Как видишь, одна, а Люся заболела, — и Варвара Ивановна строго поджала губы.

Егоров отвернулся к окну, чтобы скрыть свое смущение, нащупал рукой бескозырку.

— А вы что, раздумали бриться? — спросила Варвара Ивановна, заметив, что Егоров собирается уходить.

— Да, я зайду в другой раз!..

Вот об этом вспомнил сейчас Егоров, подойдя к стенке, где стоял тральщик Морозова.

А тут еще боцман Губа встретил его далеко не дружелюбно.

— Этот матрос обязательно нам «чепе» принесет! — пробурчал он, скептически посматривая на Егорова, совсем не заботясь о том, слышит его старшина или нет.

На корабле как раз начиналась утренняя приборка. Это работа, которую матросы всегда охотно и весело выполняют.

Каждому хочется, чтобы его корабль выглядел не хуже других.

И когда Егоров поднялся по сходне на корабль и когда узнал знакомые запахи деревянной палубы и машинного масла, запахи прошлых боев и морских походов, сердце его сжалось.

Доложив командиру о своем прибытии и оставив вещевой мешок на отведенной ему койке, он вышел на верхнюю палубу.

— Ну что же, Егоров, бери швабру и принимайся за работу! Твое место по приборке на корме, — сказал ему боцман Губа, направляясь со шлангом на нос корабля.

Но Егоров не трогался с места. В это время из рубки вышел мичман Морозов. Он снял китель, закатал рукава тельняшки, и матросы под его руководством принялись за работу. Егоров продолжал стоять. Он понимал, как нелепо, когда все работают, толкаться бесцельно по кораблю, и в то же время ему не хотелось так сразу, без «боя», заняться, как он думал, «не своим делом»: ведь он прислан сюда старшиной минеров, а не строевым матросом. «Если не поставишь себя как надо с первого дня на корабле, — размышлял он, — будут потом помыкать тобою».

Морозов, заметив стоящего в нерешительности Егорова и поняв это по-своему, громко сказал боцману:

— Старший матрос Егоров, наверное, еще не знает своего места по приборкам. Покажите ему, боцман.

Егоров молча поднял с палубы швабру и отправился вслед за боцманом.

После приборки Егоров вместе с минером Фоменко целый день провозился с тралом и тральной лебедкой. Боцман не вмешивался в их дела.

…Ночью прошел дождь, и с восходом солнца от зазеленевших веточек тополей, от согретой влажной земли повеяло весной. Спокойно и глубоко дышало море, и редкий утренний туман блуждал над поголубевшей водой.

Егоров, стоя на палубе корабля, щурился от яркого солнечного света, вдыхал всей грудью соленый воздух. Весенняя влажная земля, молодое солнце над морем и синяя дымка на горизонте, в которой тают корабли, — хорошо!

Хорошо было и в открытом море. Тральщики галс за галсом все дальше отрывались от родных берегов.

В полдень фарватер был протрален и на последнем галсе корабль Морозова подрезал мину.

— Наконец-то первая мина на этом корабле! — радостно подумао Егоров, — и уничтожить ее надо мне.

Отряд тральщиков, закончив работу, повернул на север и уходил в сторону берега.

Когда спустили на воду резиновую шлюпку, откуда-то с юга, наверное, от Анатолийских берегов, пришла длинная волна. Она ударилась о борт, толкнула шлюпку и побежала дальше к гористому берегу. По всем признакам приближался шторм.

Неподвижное, тихое море зашевелилось и еще неясно и глухо зашумело. Через несколько секунд снова ударила волна о борт и тральщик чуть-чуть закачался.

— Быстрее действуй, Егоров! — приказал Морозов, поглядывая на взлохмаченное море. — Уничтожим мину и домой.

Шлюпка легко, как упругий резиновый мяч, подпрыгнула на волне и направилась к мине. И скоро над черно-зеленым шаром заколебались голубые струйки дыма.

Мягко толкнулась шлюпка о борт, и Егоров, бросив конец, крикнул встречающему шлюпку Грицаю:

— Эй, строевщина, принимай конец! Да поставь шлюпку аккуратно.

— Сам знаю, не учи! — буркнул Грицай.

Егоров доложил командиру, и тот, взглянув на круглые корабельные часы, записал в вахтенный журнал: «В 12 часов 45 минут в широте… долготе… затралена и уничтожена немецкая гальваноударная мина».

Морозов закрыл журнал и осмотрелся вокруг. «Надо отойти от мины на безопасное расстояние, а потом поднимать шлюпку», — решил он.

Зазвенел телеграф, ровно загудел дизель, задрожала стрелка компаса. Тральщик стал набирать ход и вдруг, словно перед барьером, остановился.