Запас прочности

Убедившись, что все в порядке, Аадам снова спустился в каюту, сел на прикрученную к палубе скамейку и включил приемник. Из Таллина пиликали какую-то песенку или, как говорят те, что помоложе, — музыку, и шкипер некоторое время прислушивался. Но вдруг мелодия оборвалась, и какой-то мужчина начал басом говорить о новых законах и приказах, которые теперь, после того как в Таллине установилась новая власть, зачитывали каждый божий день. О них Аадам уже знал: земля и все ее богатства объявлялись государственными. Фабрики, большие домовладения, а также торговые заведения перешли к народу. Это, понятно, неплохо, только ему-то что с того? Не было у Аадама ни фабрик, ни торговых контор. А если старуха накосит для коровы пару копешек сена на хозяйской или казенной земле — так оно одно и то же. О судовладении пока ничего не говорилось. То ли все остается у прежних господ, то ли просто забыли включить в указ? По мне, так пусть забирает государство! Уж это заставило бы крупных пайщиков почесаться… Вот было бы смеху!

Только Аадам подумал об этом, как приемник забасил: «… В соответствии с распоряжением правительства все находящиеся во внешних водах суда должны вернуться домой или направиться в ближайший советский порт…»

Горбившийся на скамейке Аадам разом выпрямился. Вот черт! Легок на помине! Выходит, и к нему относится. Ведь и он пребывал сейчас поблизости от шведского берега, в этих самых международных водах. И то верно, если уж власть издает указы, то, значит, над всеми и распоряжается. Вот как, значит, и суда объявляются народным достоянием. По фрахтовому соглашению «Еве», правда, положено идти в Ботнический залив и взять на борт доски, но разве можно ослушаться властей, — ничего не поделаешь, придется сделать крюк и заскочить в Таллин. Вот только… За этим «только» скрывалось многое.

Аадам не значился в богатеях, но концы с концами сводил. И хотя в родных краях имелась лишь крохотная хибарка и еще было полдесятины картофельного поля, шкиперская должность все же позволяла и старуху одеть, и парня в городской школе содержать. Тут у него все было в порядке. Но с недавних пор Аадама начало заботить, что ведь и ему толика «Евы» доводилась кровной, был и он, как говорится, ее хозяином. Двадцать лет тому назад, когда Аадам пошел наниматься в шкиперы, судовладельцы отрезали: брать капитана на обычное жалование они не хотят, а если Аадам желает получить место, пусть вносит пай. Аадам обежал знакомых, залез в долги, но собрал нужную сумму и передал ее хозяевам. Те положили денежки в карман, даже спасибо не сказали, записали шкипера в судовладельческие бумаги в конце своих фамилий, и стал Аадам, что называется, законным совладельцем «Евы». У него были почти равные права со всеми другими хозяевами, с той лишь небольшой разницей, что осенью, когда раскладывали чистый доход, на его долю ничего не выпадало. Грубо не отказывали, а просто объясняли по-своему:

— Ты, Аадам, и без того капитан большого судна, чего тебе эти проценты?.. Вот настанут лучшие времена, тогда и посмотрим.

Аадам был, конечно, благодарен, что за ним и впредь оставляли место шкипера, так что чистый доход за все эти двадцать лет осел — так сказать, в погашение этой благодарности — в карманах главных хозяев. Но теперь ведь и его могут причислить к настоящим судовладельцам и… Черт его знает! От всех этих дум у Аадама даже лоб покрылся испариной.

А додумать все равно надо было, потому что через два дня «Ева» достигнет северной оконечности Готланда и там уже должно быть ясно, брать ли курс на Таллин или в другое место. Да, у каждого дела свои два конца и десять кромок… Говорят, что коммунисты очень даже разумные люди и ценят каждого, кто работает. А кто больше за свою жизнь бороздил море, чем он, Пяртлираннаский Аадам? Эх, походить бы без хозяйского кнута над собой, без страха, что завтра тебя спишут с корабля… Вот бы тогда поработал и поплавал в свое удовольствие и чувствовал бы себя свободным, как чайка белокрылая! Еще говорят, что, когда старость совсем кости скрутит и будет невмоготу море, тогда и пенсию тебе выпишут… Ох ты, сто чертей! Был бы добрый человек и сказал, что тут делать! Хотя в таких делах вроде бы негоже совета спрашивать… Если бы запросить морзянкой главного хозяина? Но ведь он обязательно скажет: бери курс на Швецию или даже в Англию… Нет! Надо своей головой додуматься.

И целую ночь у Аадама гудела голова, лишь к утру шкипер пришел к мысли, что следует поговорить с ребятами и послушать, чего они скажут. Часа через два после восхода он и позвал на корму всю свою команду, чтобы рулевой мог принять участие в разговоре, и начал, прокашливаясь:

— Кхм… Надо думать, вам уже ведомо, что власть Пятса… Кхм… Ну, словом… дали ей под зад коленом и… кхм… теперь рабочие взяли в свои руки руль. С Россией мы опять в больших друзьях…

Аадам и без того не слыл говоруном, сегодня же казалось, что слова просто разбежались куда-то и взять их ниоткуда. Лоб и вся лысина шкипера покрылись крупными каплями пота.