Запас прочности

— Остроумненько, — сказал собеседник, но сказал на этот раз как-то тускло.

Виктор лежал и думал. Ведь есть же вот на земле люди, подобные этому японскому психологу, несомненно, умные, несомненно, обладающие редким даром докопаться, найти, но как, наверно, тягостно использовать свой дар исследователя на то, чтобы искать изъяны людей и научным, холодным взглядом наблюдателя фиксировать слабости, чтобы промышленно, масштабно их использовать… Ножичек картофельный — это ерунда, конечно, копеечное дело, но принцип, принцип… И оба этих пожилых дядьки сразу стали Виктору симпатичны, потому что они тоже — один вспомнив, а другой услышав о ножичках — как-то сразу понурились. Не все равно им было, как там, в Японии, чистят картошку.

Он задумался тогда и вспомнил, что кто-то — Олеша, что ли? — сказал, что ум бывает умный, а бывает глупый. А глупый ум может быть и острым, и тонким, и парадоксальным. А все равно остается лишь игрой и не может служить сущему…

А на скамейке все говорили.

— Ну а эта ваша поездка? — спрашивал толстенький. — Мы ведь с вами виделись лишь мельком, помните? На заседании-то. И я не успел вас ни о чем расспросить…

— Да я, пожалуй, меньше могу рассказать, чем после первого раза, — сказал высокий. — Тогда впечатления были острей, и, кроме того, в первый раз там я был более, так сказать, туристом, а сейчас ездил в командировку по обмену опытом, и мне все время приходилось заниматься делом. Так что круг моих теперешних впечатлений, естественно, сужен.

— Впервые-то вы там были давненько?

— Да лет пятнадцать назад. И поскольку это было так давно, то имею теперь возможность видеть перемену отношения к нам.

— Лучше? Хуже?

— Да ведь тут одним словом не скажешь. Иначе. И если верно, что страх всему учит, так здесь он в первую очередь научил вежливости. Им, мне кажется, совершенно невыносима мысль, что в случае какой-нибудь заварухи придется полагаться на технику, имеющую не стопроцентные, так сказать, гарантии.

«Это уже ко мне имеет отношение, — подумал Виктор. — К нам».

Он оглянулся и среди барахтающихся около берега сразу увидел своих.

— То есть, допустим, выпущена по ним серия ракет, — говорил высокий. — А самолеты-перехватчики все же не так совершенны, чтобы перехватить все эти ракеты. В общем, мысль о равенстве, о соизмеримости, а тем более — о превосходящих силах возможного противника, если речь идет о непосредственной войне на собственной территории, им невыносима. Во всяком случае, та публика, которую мы в газетах зовем «правящие круги», эту мысль просто не может проглотить. На равных, так сказать, играть не привыкли. Обыгрывать наверняка привыкли. А теперешнее положение просто морально их угнетает. Раньше они копили эти игрушки — бомбы я имею в виду, — как дети — но единственные обладатели, сами и заорали: «Что, что делаем?» У них теперь, с кем ни говоришь, это как рефрен, как припев, с чего бы ни начали, разговор в конце концов переходит на ракеты. На Гавайях, например, меня измучили этими разговорами старики туристы. Попал я на Гавайи случайно, сначала в поездке это запланировано не было. Ну, понятно, очень обрадовался, когда такая возможность возникла… А там сезон дождей — фешенебельной публики нет, и в отеле живут только путешествующие пары стариков. Консультации я все провел, освободился, но сезон дождей — и самолеты неделю не летают. И вот я брожу, смотрю. Сказка, конечно, — тут и рекламировать нечего, божий угол на земле, и все бы ничего, если бы не эти старики. Типичная пара — этакий джентльмен лет семидесяти в полотняном кепи, высокий, голова лысая, шея в жилах, на боку два фотоаппарата; а с ним старушка — губы ниточкой, толстые очки и из-за очков ко всему пристально и долго приглядывается. И оба так покрыты веснушками, что положи их в ванну — и можно эти веснушки шумовкой снимать… Так вот такие пары меня стали преследовать. Узнали, что я отсюда, и с утра уже: «Господин профессор, господин профессор, нам очень приятно было бы познакомиться». А потом извели. Сначала болтают о чем угодно, а затем одна тема — вооружение. Не собираетесь ли вы, русские, начинать войну? И наивно это невероятно, и глупо, и вместе с тем… Как бы вам сказать? В общем, льстит, хотя и утомительно. То есть что льстит-то? Не то слово, конечно. Но, вы знаете, пятнадцать лет назад никто, когда я жил в их отелях, не приходил ко мне с заискиванием, как к русскому. И я там вдруг кожей всей понял, что мне легче и свободней оттого, что у нас тут есть чем им ответить…

«Да уж, пожалуй, есть», — подумал тогда Виктор Макаров. Он не познакомился тогда с профессорами, так и не узнал, кто они, и они не узнали, что их разговор слышал старший лейтенант с подводной лодки, а Виктору запали в память слова, которые он слышал.