Через день-два после обустройства гавани мы сидели на возвышении, наблюдая за пастухами вдали. В радиусе многих миль видны были только эти люди и их овцы. Сцена довольно невинная. Но пастухи подошли слишком близко к американцам, те занервничали. Американцы сделали несколько предупредительных выстрелов. Конечно же, они попали в одного из пастухов. Он ехал на мотоцикле. Мы находились слишком далеко, чтобы точно понять, случайность это или умышленный выстрел. Мы смотрели, как разбегаются овцы, потом увидели, как американцы окружили и арестовали пастухов.
Когда они ушли, я пошел на поле с несколькими солдатами с Фиджи и забрал мотоцикл. Вытер его и увез с поля. Позаботился. Американцы допросили пастуха, забинтовали рану и отпустили, он пришел к нам.
Его поразило, что мы спасли мотоцикл.
Еще больше его поразило, что мы его помыли.
И он был почти в ауте от того, что мы ему мотоцикл вернули.
На следующий день, или, возможно, через день к нам присоединились трое журналистов. Мне приказали отвезти их в зону боевых действий, провести экскурсию, но они должны были четко понимать, что новостное эмбарго остается в силе.
Я ехал на танке «Спартанец» впереди конвоя, журналисты прятались внутри. Они постоянно пытались вырваться и ворчали на меня. Им хотелось выйти, сделать фотографии, снять видео. Но это было небезопасно. Американцы еще зачищали территорию.
Я стоял на башне танка, тут один из журналистов дернул меня за ногу и снова попросил разрешения выйти наружу.
Я вздохнул:
- Ладно. Но не забывайте о минах. И не отходите далеко.
Журналисты выбрались из «Спартанца» и начали настраивать камеры.
Несколько мгновений спустя парней впереди нас атаковали. Над нашими головами свистели пули.
Журналисты замерли и беспомощно посмотрели на меня.
- Не стойте там! Возвращайтесь в танк!
В принципе, мне они в танке были не нужны, но мне очень не хотелось, чтобы с ними что-то случилось, пока я тут за старшего. Не хотелось, чтобы на моей совести была смерть журналиста. Такая ирония судьбы - это уж слишком.
Через сколько часов или дней мы узнали, что американцы сбросили «Хеллфайр» на соседнюю деревню? Было много раненых. Мальчика из деревни везли в горы на тачке, его ноги, свисавшие из тачки, были разорваны в клочья.
Двое мужчин толкали тачку прямо на нас. Я не знал, кем они приходятся мальчику. Родственники? Друзья? Подойдя к нам, они не смогли ничего объяснить. Никто из них не говорил по-английски. Но мальчик был в ужасном состоянии - это было понятно, и я наблюдал, как наши врачи начали быстро его обследовать.
Переводчик из местных попытался успокоить мальчика, одновременно расспрашивая сопровождавших его мужчин, что произошло.
- Как это случилось?
- Американцы.
Я попытался подойти ближе, но в шести шагах меня остановил сержант.
- Нет, босс, вы не хотите это видеть. Вы никогда не сможете это забыть, если я вас пропущу.
Я отошел.
Через несколько минут раздался свист, потом - треск. Сильнейший взрыв у нас за спиной.
Такое чувство, словно мне взорвали мозг.
Я огляделся по сторонам. Всех, кроме меня и еще двоих человек, тошнило.
- Откуда стреляют?
Несколько парней указали вдаль. Их переполняла отчаянная решимость стрелять в ответ, они просили моего разрешения.
- Да!
Но талибы, которые в нас стреляли, уже скрылись. Мы упустили свой шанс.
Мы подождали, пока упал уровень адреналина и перестало звенеть в ушах. Времени понадобилось много. Помню, один из наших парней всё время шептал:
- Черт меня побери, рвануло рядом.
Мы несколько часов пытались по крупицам восстановить картину событий Некоторые верили, что мальчика ранили американцы, другие подозревали, что мальчик - приманка в классической провокации талибов. Тачка - маленькая шарада, призванная удержать нас на холме, смутить и обездвижить, чтобы талибы смогли определить наше местоположение. Враги затолкали мальчика в тележку в таком виде и использовали в качестве приманки.
- Почему мальчик и мужчины на это согласились?
- Потому что в случае отказа их убьют.
- Вместе со всеми, кого они любят.
Вдали виднелись огни Муса-Калы. Февраль 2008 года.
Наши танки стояли в гавани, мы доставали из сумок еду и ужинали, разговаривали тихо.
После ужина, около полуночи, я пошел к радиостанции. Сидел в «Спартанце», открыв большую дверь, выдвинув столик, записывал радиособщения. Единственным источником света была тусклая лампочка на проволоке. Звезды в небе пустыни были ярче, чем эта лампочка, и казались ближе.
Я подключил радио к батарее «Спартанца», так что то и дело заводил мотор, чтобы зарядить батарею. Не хотелось шуметь, я боялся привлечь внимание талибов, но у меня не было выбора.
Прошло некоторое время. Я навел в «Спартанце» порядок, налил себе чашку горячего шоколада из термоса, но не согрелся. Ничто не смогло бы меня согреть. В пустыне бывает так холодно. На мне были военные штаны и ботинки-дезерты, зеленый пуховик и шерстяная шапочка, но я всё равно дрожал от холода.