Запасной

Не ставить меня в неловкое положение, сэр.

Его брови взлетели к линии роста волос, как испуганные птицы.

Я возразил, что было бы жестоко выделять любого другого мальчика так, как он меня, задавать любому другому учащемуся в Ладгроуве такие острые вопросы о его прапрапра…

Мистер Хьюз-Геймс фыркнул и засопел. Он понял, что переборщил.

Но он был упрям.

Это тебе полезно, Уэльс. Чем больше я буду к тебе обращаться, тем больше ты узнаешь.

Однако несколько дней спустя, в начале занятий, мистер Хьюз-Геймс предложил мир в стиле Великой хартии вольностей. Он подарил мне одну из тех деревянных линеек, на обеих сторонах которых были выгравированы имена всех британских монархов, начиная с Гарольда в 1066 году. (Линейки, понятно?) Королевская линия, дюйм за дюймом, вплоть до бабушки. Он сказал, что я могу держать её у себя на столе и пользоваться ей по мере необходимости. Блин, сказал я. Спасибо.

13

ПОЗДНО НОЧЬЮ ПОСЛЕ отбоя некоторые из нас выбирались и бродили по коридорам. Строгое нарушение правил, но я был одинок и скучал по дому, наверное, в тревоге и депрессии, и я не мог вынести того, что меня заперли в общежитии.

Был один учитель, который, когда бы ни ловил меня, устраивал мне нехилую взбучку — всегда экземпляром Новой английской Библии. Изданием в твёрдом переплете. Да уж, переплёт был действительно крепким. Когда меня впервые били ей, мне было стыдно за себя, учителя и Библию. Тем не менее на следующую ночь я снова нарушил правила. Если я не бродил по коридорам, то бродил по территории школы, обычно со своим лучшим другом Хеннерсом. Как и я, Хеннерса официально звали Генри, но я всегда звал его Хеннерс, а он меня — Хаз.

Худощавый, без мускулов, с волосами, постоянно торчащими дыбом, Хеннерс был душой компании. Всякий раз, когда он улыбался, люди таяли. (Он был единственным, кто упомянул мамочку после того, как она исчезла). Но эта очаровательная улыбка, этот нежный характер заставляли забыть, что Хеннерс может быть весьма непослушным.

За школьной территорией, по другую сторону невысокого забора, располагалась огромная ферма «выбери себе сам», и однажды мы с Хеннерсом перепрыгнули через забор и приземлились лицом вперёд в морковные борозды. Грядка за грядкой. Рядом были какие-то жирные, сочные ягоды клубники. Мы шли, набивая рты, время от времени появляясь, как сурикаты, чтобы убедиться, что проход свободен. Всякий раз, когда я откусываю клубнику, я снова оказываюсь там, в этих бороздах, с прекрасным Хеннерсом.

Через несколько дней мы вернулись. На этот раз, наевшись и перепрыгнув через забор, мы услышали свои имена.

Мы шли по просёлочной дороге в сторону теннисных кортов и медленно сворачивали. Прямо к нам шел один из учителей.

Вы там! Стойте!

Здравствуйте, сэр

Что вы двое делаете?

Ничего, сэр.

Вы были на ферме.

Нет!

Покажите руки.

Пришлось. Так мы и спалились. Малиновые пальцы. Он отреагировал так, как будто это кровь.

Я не могу вспомнить, как наз наказали. Очередной удар Новой английской Библией? Заключение под стражу? Поход в кабинет мистера Джеральда? Что бы это ни было, я не возражал. В Ладгроуве не было пыток, которые оказались бы больнее того, что происходило внутри меня.

14

МИСТЕР МАРСТОН, обходя столовую, часто носил с собой колокольчик. Это напомнило мне звонок на стойке регистрации отеля. Динь-динь, есть свободные номера? Он звонил в колокольчик всякий раз, когда хотел привлечь внимание мальчиков.

Звук был постоянный. И совершенно бессмысленным.

Брошенным детям плевать на колокольчик.

Часто мистер Марстону хотелось делать объявления во время еды. Он начинал говорить, но никто не слушал, даже не переставал болтать, поэтому он звонил в колокольчик.

Динь-динь.

Сотня мальчишек продолжали болтать и смеяться.

Он звонил громче.

Динь! Динь! Динь!

Каждый раз, когда после звонка все не замолкали, лицо мистера Марстона краснело. Ребята! ПОСЛУШАЙТЕ, наконец!

Ответом было "нет". Мы не будем слушать. Однако это не было неуважением; а просто акустика. Мы его не слышали. Помещение было слишком просторным, а мы были слишком поглощены нашими разговорами.

Ему этого было не понять. Он всё подозревал, что наш игнор к его звонку был частью какого-то более обширного заговора. Не знаю, как другие, но я не участвовал ни в каких заговорах. Кроме того, я не оставлял его без внимания. Наоборот: я не мог оторвать глаз от этого человека. Я часто спрашивал себя, что сказал бы посторонний, если бы стал свидетелем этого зрелища: сотня болтающих мальчишек, а перед ними стоит взрослый мужчина и лихорадочно и бесполезно звонит в крошечный медный колокольчик.