Запасной инстинкт

— Ты откуда знаешь? — удивился Марченко.

— Я видел его в восемьдесят четвертом, в Арманском. Это животное искромсало ножом мою девчонку. Подозревали меня, пока не нашли человека, давшего показания. В восемьдесят пятом его приговорили и исполнили, хотя я и на допросах, и в суде сообщал, как выглядел настоящий убийца. Меня никто не слушал.

— Это был ты… в суде?..

— А в чем дело?

— Ни в чем. — Марченко вздохнул и тут же заявил: — Говори, какие у тебя затруднения.

— Я сейчас ищу Степного. Знаете такого законника?

— Мать моя женщина! — воскликнул Марченко так, что у Никитина зазвенело в ушах. — Он-то тебе почем сдался?!

— Он ищет Шостака, опережая мой график. — Опер усмехнулся. — Боюсь, ему повезет быстрее, чем мне.

— Степной… Позвони-ка мне через часа четыре, Саша, хорошо? Есть тут человечек один. Давно уже он у меня на примете, лет этак с тридцать. Главный редактор моего журнала «Хочу все знать». Тоже дедушка, как и я. Только я сорок лет в следствии, а он… Как бы правильнее выразиться? Короче, если бы не такие, как он, то следствие было бы не нужно.

Саша уже распрощался, хотел отключить телефон, как вдруг снова услышал голос Марченко:

— «Если вы его не найдете, то его найду я, и тогда не ваш суд судить его будет, а мой».

Саша как тогда, в детстве, почувствовал, как резиной перетянуло его спину. Страх вернулся из далекого детства, пронзая время, как игла материю. Эти слова он сказал шестнадцать лет назад в суде, глядя в беззащитные открытые глаза человека, сидящего за решеткой.

— Как вы об этом узнали? — едва слыша самого себя, спросил Никитин.

— Я был на этом процессе государственным обвинителем, Саша. А тем мальчиком был, оказывается, ты. Как обычно, держишь слово, данное однажды?

Никитин на мгновение растерялся, не зная, что сказать. Если бы в его власти было повернуть время вспять, он сделал бы это и ни за что не стал бы звонить Марченко. Саша молчал, не в силах произнести ни слова.

— Поговорим дома, Саша. А через четыре часа обязательно позвони.

В трубке уже давно слышались короткие гудки, а Никитин сидел, держа в дрожащих пальцах тлеющую сигарету.

Едва ночь прохладным дыханием приблизилась к городу, закрыла собой свет и опустилась на землю, Шостак открыл глаза. Несколько секунд он лежал неподвижно, пытаясь понять, где находится, потом вдруг резко вскочил и бросился рукой к изголовью. Сумка!

Она была на месте, но это не успокоило его. Врач, превозмогая боль в плече, расстегнул молнию и на ощупь стал проверять содержимое. Вещи были на месте. Он даже не понимал, что некому их было взять, рылся и рылся, пытаясь обнаружить главное. С каждым мгновением его движения становились все нервознее. Наконец Шостак захватил пальцами небольшой мешочек и осторожно вытянул наружу.

Камни были здесь. В пригоршне этих бесполезных сейчас алмазов таилось его будущее. Все было на месте. Сколько же он проспал? Шостак с сожалением вспомнил о золотых часах, оставленных в спешке на квартире, и почувствовал, как к нему возвращается гнев.

Никитин, этот Никитин!..

Витольд Романович отдал бы сейчас один камень… нет, треть этих алмазов за то… Черта с два! Он отдал бы сейчас все эти бриллианты за один только взгляд, брошенный на труп Никитина! Безжизненный, изуродованный, обескровленный труп человека, который перечеркнул все, что годами создавалось им, Витольдом Шостаком!

Еще будучи на вокзале, он заметил около десятка частников, встречающих всех прибывших пассажиров одним и тем же вопросом: «Куда едем?»

А не это ли самый удобный и незаметный путь исчезновения из города? С удовлетворением отметив, что сон пошел ему на пользу, Шостак закинул на плечо ремень сумки и стал осторожно выбираться из дома. Та же дорога, только наоборот — окно и тропка вверх, к вокзалу.

— Скучаем? — прозвучал вдруг совсем рядом женский голос.

Шостак остановился, оторопело рассматривая вульгарно одетую особу с не менее вызывающим макияжем. Для провинциального городка это был явный перебор. Двадцать лет, короткая юбка, открытая грудь, во рту жвачка. Белые туфли, черные колготки, красная майка. Русскую шлюху и шотландскую колли никогда ни с кем не спутаешь.

— И сколько возьмешь? — подумав о чем-то, спросил Шостак.

Проститутка тоже о чем-то поразмыслила, надула огромный пузырь, который лопнул и лохмотьями повис на носу, потом ответила:

— Минет — полтинник, по полной программе — две сотни. — Девица поглядела на его сумку и добавила: — Командировочным скидка десять процентов.

Услышав ее хохот, Шостак захотел вскочить ей на спину и ускакать из города.

— Делаем так, красавица, — решил доктор. — Приводишь ко мне того человека, который согласится увезти меня прямо сейчас в сторону Твери, и получаешь свои две сотни.

— А не кинешь, дядя?

Вместо ответа Шостак протянул ей купюру в пятьдесят рублей. Заболоцк — очень дешевый город.

Через десять минут Шостак уже ехал в машине, закрыв глаза и держа на коленях сумку.

— Значит, в Тверь? — еще раз уточнил водитель, выезжая на трассу.

— Нет, в Слянск.

— Не понял.

— В Слянск, я сказал, — жестко повторил врач. — Плачу столько же, как до Твери.