– Они обещали помочь. – Женя вылез из постели и нашарил в потемках сигареты. Чиркнула зажигалка. В свете пламени я увидела его растрепанные светлые волосы, освещенное снизу лицо, опущенные ресницы. В любом лице, на которое свет падает с нижней точки, появляется что-то инфернальное, проще говоря, дьявольское. Из Жени получился очень грустный, усталый дьявол. Я заметила глубокие тени у него под глазами, горькие складки у губ. Потом зажигалка милосердно погасла.
– Если бы я не захотела, они бы все равно ничего не сделали, – сказала я.
– Знаю, – устало откликнулся он. – Но я знал, что ты придешь. Надя… Может, мы поженимся?
Мы некоторое время молчали. Я осторожно села, кутаясь в одеяло. Озноба не было, жара я тоже не чувствовала. Но все казалось каким-то странным, чужим. Даже собственное тело. Мне трудно было дышать, не то что двигаться. Женя стоял посреди комнаты, и его лицо время от времени слабо освещалось сигаретными вспышками – когда он глубоко затягивался.
– Поженимся? – раздельно проговорила я. – Ты что, хочешь, чтобы мы пошли в ЗАГС?
– Ну да, – ответил он, вынув сигарету изо рта. – Как все нормальные люди.
– А что скажет твой продюсер?
Женя принялся давить сигарету в пепельнице. Потом нашарил свечной огарок, зажег его, обернулся. Да, за эти дни он очень устал. И как мне казалось, стал старше. До этого он выглядел мальчиком – едва оперившимся, почти подростком. Теперь он казался лет на десять старше.
– Он ничего не скажет, – спокойно ответил Женя. – Он ничего не имеет против. Пункта о семейном положении в нашем контракте нет.
– Но ведь ты с самого начала старался держаться от меня подальше! – воскликнула я. – Я вообще не верила, что ты вернешься! Я думала, ты меня просто бросил, я тебе мешаю!
Он попросил меня не говорить глупостей. Это тоже было что-то новое. Раньше он не обрывал меня с такой легкостью. Женя заявил, что просто боялся моего влияния. Боялся, что я отговорю его от этого «безумия» – как отговаривал Иван.
– И ты явилась вслед за ним в студию, – язвительно произнес он. – Тогда я, конечно, засомневался, будем ли мы когда-нибудь вместе… Ты в меня не верила, я же видел! А мне так нужна была поддержка! Твоя поддержка. Можешь ты понять?! Да что там, поддержка… Мне нужно было, чтобы ты хотя бы не мешала мне на первых порах! Понимаешь, почему я ушел?
Я это понимала. Понимала его страх, мнительность, неуверенность в себе. Понимала многое. Не понимала только одного – чем вызвано внезапное желание жениться на мне. Два года мы прожили вместе, не касаясь этой темы. Наше положение казалось нам вполне естественным и не шокировало никого из окружающих. И вдруг, в самых неподходящий момент, сразу после ссор, угроз – такая перемена!
– Я не хочу тебя потерять, – очень серьезно произнес он, подходя ко мне и усаживаясь рядом. – Я не желаю, чтобы меня отговаривали, пели всякие гадости… Я ведь знаю, что тебе могла наговорить эта стерва, Елена! Ну признайся, наговорила она тебе? Сказала, например, что мы с Романом любовники?
Он выговорил это без признаков прежней истерии – почти весело, предлагая разделить шутку. Я осторожно ответила:
– Нет, она этого не утверждала. Просто сказала, какая у него ориентация.
– А я думаю, что утверждала, – бросил Женя. – Ты просто не хочешь меня огорчать. Так вот, тебе еще не то про меня расскажут, если мы по-прежнему будем бегать друг от друга. А когда не знаешь правды, веришь всему. Тебе вбили в голову столько разной ерунды! Все, начиная с Ивана и кончая Еленой! – И горько добавил: – Только я не ожидал, что ты всему поверишь. А меня будешь считать вруном. Ну ладно. Так ты согласна?
Я не отвечала. Меня, как неудачливого новичка, решившего прокатиться на доске для серфинга, накрывало то одной волной, то другой. Мне представлялась свадьба – со всеми непременными атрибутами, в которых нуждаются, скорее, друзья и родственники, чем сами жених с невестой. Длинная фата, роскошное длинное платье, «букет невесты», лимузин, неизбежные пошлые тосты и столь же неизбежные обручальные кольца. И конечно, марш Мендельсона. Для меня это то же самое, что похоронный марш Шопена – нечто, может быть, красивое само по себе, но слишком обезличенное, заезженное, даже пугающее. А то представлялось совсем другое. Зал крематория, где звучала песня «Криденс» вместо похоронного марша. Драка в сугробе и лицо Жени, по которому вперемешку текли слезы и растаявший грязный снег. Лестница, заставленная мешками, темная подворотня. Белое лицо, неожиданно появившееся в окне. Крик Романа – яростный и бессильный – «стой!». И то, как я билась то в одну дверь, то в другую, загнанная в ловушку, уже почти ни на что не надеясь. И на Женю в том числе.
– Ты выйдешь за меня замуж или нет? – настойчиво повторил он. – Неужели нельзя ответить?
Я облизала пересохшие губы. Они показались мне горячими, язык был непослушным, будто чужим. И ответила, что пока не решила. Что это слишком не-ожиданно. Нужно подумать.
Женя рассмеялся:
– Неожиданно?! Ну ты даешь! Да ты два года могла об этом думать, неужели мало?