Запасный полк

Когда рота вернулась на исходный рубеж, к потным, усталым людям подошел приезжий полковник.

— Половина из вас погибла, товарищи, половина ранена, — сказал он, внимательно изучая лица бойцов. — Искусство наступления в том, чтобы неуязвимым добраться до противника. Там, на высотке, — дзот. Довольно было одного пулеметчика, чтобы перестрелять половину роты, а из вас только один догадался бросить гранату и подавить его огонь. «Ура» лихо кричите, да на одном «ура» далеко не ускачешь. К рукопашной нужно пройти свежим. Для этого экономь силы, берегись пули, блокируй дзот. Попробуем еще раз.

Так началась тренировка роты.

Напряжение бойцов как бы передалось и командирам, прибывшим из полков. Получилось так, что они, словно ученики, сдавали сегодня экзамен едва знакомому им человеку, как бы выброшенному штормовой волной на сии далекие от фронта плоские берега. А он снова и снова возвращал роту и посылал атаковать проклятую высоту.

— Начинайте сначала, — говорил он отрывисто. — Дайте людям отдохнуть и попробуйте еще раз.

Он был заметно не в духе, нервно похлопывал прутиком по голенищу сапога.

Чувствовал, что не нашел еще общего языка с командирами, так же как и с маршевой ротой, которую тренировал сейчас на поле. Бойцы устали, смотрели на него невесело.

Вырвавшийся из пекла июльских битв на юге, черный от палящих ветров и знойного солнца, он прибыл по вызову в Ставку и не успел опомниться, как был направлен в глубокий тыл. О резервах ему прожужжали уши.

Словно не там, на фронте, а в тылу проходит главная линия обороны. Ему твердили, что резервы решат исход грядущих сражений, что от надежных резервов зависит победа в любой войне и что еще Грибоедову принадлежат слова о резервах кавалерии, «сем мудром учреждении... служившем тому, что войско наше... как феникс восставало из пепла, дабы пожать новые, неувядаемые лавры на зарейнских полях».

В вагоне, по дороге на Южный Урал, он играл в преферанс с директором чкаловского зерносовхоза и военным врачом, думал о нелепом своем назначении — почему в тыл? — проигрывал, невпопад вистуя и неудачно прикупая, и, наконец услышав на одной из станций урчание новеньких танков, оставил игру. Две недели назад он хоронил своего комиссара Жукова. Свежо пахла вывороченная земля. То, что осталось от Антона, лежало на бугре в наспех сколоченном гробу. Бойцы салютовали из винтовок.

А нынче, извольте видеть, Беляев режется в карты. И едет подальше от могилы комиссара тоже, черт попутал, «играть» в резервы.

У него был собственный счет тылам, институту подготовки войск. Маршевые роты, с которыми ему доводилось встречаться в прифронтовой полосе, радовали внешним видом. Но иногда в деле сдавали. Танкобоязнь! Под Песчанкой, когда пошла лавина немецких танков, они взорвали собственную оборону, и комиссар полка Жуков встал тогда во весь рост с пистолетом в руке. Был этот Жуков удивительно скромным человеком, до войны заведовал парткабинетом.

По дороге из Москвы в южноуральскую степь Беляев ревниво присматривался к тыловой жизни. Динамика фронта сменилась слишком замедленными ритмами. Он часто просыпался в поту от бомбежки, которая преследовала его во сне, и, глядя через спокойный прямоугольник вагонного окна на мирное небо, удивлялся тому, что есть еще оно, синее, прохладное, свободное от надрывного гула самолетов, трассирующих пуль, разрывов зенитных снарядов.

Земля здесь дышала привольно. Мимо проплывали тучные нивы, колосилась пшеница и рожь, зеленели баштаны, на полустанках и станциях под парами выстаивали составы с зачехленными орудиями, с новенькими танками; большие города фантастически щедро сияли огнями, не ведая опасностей и затемнений, — и все это великое многообразие тыловой жизни, которое с размаху как бы вдвинулось в его сознание, было одето в серую армейскую шинель, застегнутую на все крючки и туго, на последнюю дырочку, подпоясанную солдатским ремнем.

Страна воевала. И он, высшей волей отрешенный от того, что называлось фронтом, постепенно, с каждым часом, хотя и не без порывов протеста, проникался чувством уважения и даже зависти к уверенным в победе трудовым людям. Словно терпкое, но живительное вино, он пил настоянные на дымах паровозов мирные запахи тыла.

Встреча на станции с маршевой ротой снова воскресила в его памяти картины недавнего прошлого.

...Жуков был еще жив, когда загорелся первый танк. Он оглянулся и взмахнул пистолетом, словно желая сказать: «Видите, ребята, чего стоят эти танки. Немножко смелости — и горят. А вы побежали...» Но вернуться в окопы ему не удалось. Танки врага все время держали его под огнем, хотя он и пытался отползти в овражек и укрыться в синеватом кустарнике.

Мгновение замешкавшись, танки с крестами снова пошли вперед. Вокруг пылала земля.