Запятнанная биография

Это нарочно, чтобы задние не возмущались, что без очереди влез, — просто отошел на минутку.

Олегу взяла обычное: бутылку кефира, стакан сметаны с сахаром, сырники. Сколько этот человек может съесть молочного, уму непостижимо.

За столом Митька повторил:

— Я без дураков. Выборы грядут, нужен агитколлектив.

— Я боюсь по квартирам ходить.

— Так в нашем же доме, в академическом. Никто тебя не украдет.

— При чем здесь украдет, неловко как-то.

— Неловко знаешь что… а тут общественное поручение. Даже не поручение, а должность. Я секретарь избирательной комиссии.

Последним обстоятельством он явно гордился.

— У меня же институт по вечерам.

— Ничего страшного. Один раз пройдешь, проверишь списки, другой — разнесешь приглашения. Но в день выборов требуется, конечно, побегать, чтоб резину не тянули, шли голосовать. Боже мой, кого я вижу! Сам господин Агафонов собственной персоной.

Я обернулась. Олег возле опустевшей стойки разговаривал с бледнолицым. Тот слушал невнимательно, с расстановкой диктовал буфетчице заказ. Олег вещал пылко, и Агафонов, зорко оглядывая прилавок, снисходительно кивал головой.

— Сподобился приложиться? — спросил насмешливо Митька, когда Олег подошел к столу.

— Чего ты его так не любишь. — Сразу схватился за сметану и тотчас: — Ань, оставить тебе?

— Захочу — возьму.

Поедал любимое лакомство быстро, но не от жадности — в такт мыслям поедал, весь еще в разговоре был.

Агафонов с полным подносом топтался у стойки, не зная, за какой стол присесть. Хотела уже Олегу сказать, чтоб позвал, неудобно все-таки, человек немолодой, но Митька объявил:

— Я его не просто не люблю, я его терпеть не могу. Интеллектуальный мафиози.

— Так уж и мафиози, — Олег облизнул ложку, — раз талантлив, значит, мафиози…

Освободился столик у окна, и Агафонов торжественно, с подносом, прошествовал к нему. Тяжелая походка, широкая спина.

— А в чем его талант, что-то пока мировых открытий нет.

— Значит, будут. А талант в том, что всякий раз берет глыбу, сдвигает с места…

— А обтесывать предоставляет другим.

— Совершенно верно. Обтесывать ему скучно…

— Что-то в нем есть темное, мутное, — Митька скривился.

— Это все твои генетические выдумки, — Олег взялся за бутылку с кефиром, хотел потрясти, но вспомнил, видно, что я жутко не люблю, когда трясут. — Вон Аньку лучше с точки зрения генетики понаблюдай, ее мама, наверное, когда беременная была, много по сельским дорогам ездила, Анька тряски не выносит.

— У Аньки с генетикой полный порядок. Можешь мне поверить — полный, а вот у твоего шефа — нет.

— А что у него? — Олег жутко оживился. Он очень любил всякие профессиональные разговоры.

— Похоже, синдром Клайнфельтера.

— Это когда набор икс-икс-игрек?

— Да. Яркий пример трисомии. Бабская фигура. Увеличение обхватных размеров бедер, локализация жироотложения по женскому типу.

— Не выдумывай, тебе бы такую трисомию, и ты через десять лет добыл бы Нобеля.

— Чего ж он не добыл?

— По математике премии нет. Миттаг-Леффлер подгадил. У него с женой Нобеля роман был, вот Нобель и рассердился.

— А кто такой Миттаг-Леффлер?

— Математик, букашка.

— В субботу я вас жду. — Агафонов стоял возле стола.

Олег вскочил:

— Да, да, Виктор Юрьевич, я позвоню.

Митька, не шелохнувшись, сидел развалясь.

— Можно без звонка, — протянул Агафонов, смотрел на Митьку странным своим невыразительным, сонным взглядом.

Я толкнула Митьку под столом, но он продолжал рассматривать небо в окне.

— Дело в том, — не отрываясь от нахального Митькиного лица, сказал Агафонов, — что аналог этой гипотезы для других полей был доказан Вейлем в сорок восьмом году, в тысяча девятьсот сорок восьмом году, — уточнил и перевел взгляд на Олега.

— Я помню, — кивнул Олег.

«И как он мог помнить, когда в сорок пятом родился», — удивилась я.

— Значит, до субботы. — Агафонов, важно ступая, раскачивая в руке огромный портфель, пошел к выходу. На меня не взглянул ни разу, просто не заметил, будто меня и не было.

Глава III