Запятнанная кровью ложь

На стенах висят черно-белые картины разных размеров в рамках, на них не видно ни дюйма белой краски, и они различаются между пейзажами и портретами. Два изображения особенно привлекают мое внимание, и они мои. Мои фотографии висят у него на стене. Черно-белый кусочек меня на пляже, который он сфотографировал, когда я не обращала внимания. Он поймал меня на середине смеха. И одну он забрал у меня — единственную — много лет назад.

Воспоминания о том дне, проведенном рядом с ним, заполняют мой разум, и я сжимаю кулаки. Боже, я так сильно хочу его. Почему, просто почему я должна так сильно хотеть его? Было бы намного проще, если бы я могла отключить свои чувства, игнорировать их.

Я так облажалась.

— Иди сюда, принцесса, — говорит он мне хриплым голосом, от которого у меня мурашки бегут по спине. Его волосы выглядят взъерошенными, как будто он только что проснулся или с кем-то трахался. Надеюсь, это не последнее. Похлопывая себя по коленям, он одаривает меня нежным взглядом, что заставляет меня подойти к нему без малейшего контроля. — Давай посмотрим фильм.

Я нервно перебираю пальцами, когда подхожу к нему, ковыряя ногти, и он опускает взгляд на мои руки. В его глазах вопросы, которые он не произносит вслух, но я их вижу. Зачем ты это делаешь? Что не так? Ты сломана?

Да?

Я забираюсь к нему на колени и поворачиваюсь лицом к телевизору. Он сделал паузу на «Крике», фильме ужасов, который я искренне люблю и который мы смотрели вместе раньше. С другой стороны, я смотрю только фильмы ужасов.

— Ты снова преследовал меня, дамский угодник?

Он смеется над этим искренним смехом, который я чувствую спиной. Глубокий рокот приносит мне умиротворение — то, чего не должно быть с убийцей моего брата.

— Дамский угодник, да? Но нет, я не такой. Просто так получилось, что я люблю фильмы ужасов.

Руки Николая обнимают меня за талию, слегка сжимая.

— О… — это все, что я говорю.

— Ты когда-нибудь думала, что, может быть, у нас есть что-то общее? — Нет. Нет, не думала. Больше нет. Я была так сосредоточена на ненависти к нему, или пыталась ненавидеть, что никогда не переставала думать об этом. В основном потому, что я больше не хочу с ним играть. Я чувствую слишком много, и, очевидно, он тоже. — Почему ты не хочешь дать мне шанс, Милла? Почему ты продолжаешь отталкивать меня? Ты не совсем это говоришь, но тебе и не нужно. Я чувствую это — то, что ты не даешь мне всего.

Мои глаза наполняются слезами, и я снова кладу голову ему на грудь.

— Я не могу дать тебе это, Ник. Я не могу дать тебе все. — Я шмыгаю носом: — Больше нет. Мы больше не подростки.

— Но мы — это все, помнишь?

— Мы можем просто… — Я пытаюсь придумать, как сказать это, придаю своему голосу невинный тон. Чтобы он не обиделся. О Боже. Теперь я тоже забочусь о его чувствах. — Посмотреть фильм? Пожалуйста?

— Конечно, — отвечает он со вздохом, явно раздраженный.

После часа просмотра фильма он как будто не может сдержаться. Он начинает поглаживать пальцами мои руки, вызывая мурашки и дрожь глубоко внутри меня. Я закрываю глаза и забываю о фильме, обо всем, кроме ощущения его прикосновений ко мне. Внезапно он переворачивает меня на спину, фактически снимая со своих колен, и раздвигает коленом мои ноги.

Я задыхаюсь, мой рот широко открыт, и он криво усмехается. То, как он смотрит на меня, говорит о многом. С желанием, потребностью. Его глаза встречаются с моими, и моя грудь сжимается от чувства, которое я не могу описать. Возможно, сожаление? Сожалеет, что я такая глупая. Что я всегда хочу того, чего не могу иметь, и я хочу этого больше всего на свете.

— Я больше не могу этого выносить. — Он стонет, потираясь своей эрекцией о мой центр. — Я хочу быть с тобой. Я хочу тебя, Камилла. Скажи, что ты моя, и избавь меня от страданий. Пожалуйста.

— Не умоляй, детка, — шепчу я, и он напрягается рядом со мной. Я чувствую это по тому, как сжимаются его мускулистые руки, как напрягается его тело надо мной. — Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь. Просто наслаждайся этим временем со мной.

Будь я умнее, я бы поиграла еще немного, но сейчас я больше не могу его обманывать. Я не буду. Так что нет, я не дам ему того, чего он хочет, потому что это означало бы, что я делаю то, чего хочет Лео. Только это уже не по тем причинам. Я люблю этого парня, действительно люблю его. Так какое мне дело до того, что я обманывала его, если это больше не так?

Вздыхая, я смотрю ему в глаза. Они такие серые, что кажется, будто смотришь на грозу. Клянусь, при каждом моргании в меня ударяет молния, и она сверкает серебром. Меня смущает то, как он на меня смотрит. Как будто он хочет меня больше всего на свете, но в то же время ненавидит всю целиком.

Это чувство взаимно.

Держу пари, он все еще таит обиду.

— Я пытаюсь наслаждаться этим, Камилла. Но все, о чем я могу думать, это о том, как сильно я хочу, чтобы ты была только моей. Как мне невыносимо видеть тебя с Леонардо, не говоря уже о том, чтобы думать о том, что ты выйдешь за него замуж. Что со мной не так? Что ты со мной сделала?