Запиханка из всего

– Чтобы их потаскали в детскую комнату милиции, чтобы к ним домой вломилась ювеналка. Чтобы не посадили, так хоть говном обмазали. Пишите сразу в ООН, ваша жалоба дерьма не стоит.

Человек запыхтел, выкатил глаза, подергал собственный мятый жилет за лацканы, отряхнул колени, еще раз подивившись, насколько лучше вычищены туфли оппонента. Выпрямился, плюнул на гравийную дорожку – и молча заторопился из парка вон.

Лощеный выключил мерзкую ухмылку, погасил издевательский взгляд, зевнул и сел на соседнюю лавку, откуда часы различались получше. Когда стрелки на них почти состворились в положении “без четверти девять”, из галереи Дворца Пионеров, бывшего поместья графов Румянцевых, повалила толпа детишек. Петр Васильевич ухватил взглядом снежно-белые дочкины волосы. На всякий пожарный нашел глазами удаляющегося жалобщика – тот не проявлял желания вернуться, и скоро исчез в белой арке парадного входа.

– Девки раздетые не нравятся ему, надо же… Наверное, лет сто, как не давали… – Петр Васильевич развернулся к подбежавшей Снежане и выкинул работу из головы.

– Папа, здравствуй! Угадай, что сегодня случилось?

– И пробовать не стану.

– Приходил Мишка-второгодник. Предсказывал одноклассникам будущее.

Петр Васильевич хмыкнул:

– Сбылось?

Снежана пожала плечиками:

– Доживем до экзамена, увидим… Папа, ты же попрощаться зашел?

– Именно. Командировка на Орбиту, полгода. Завтра уеду до рассвета, ты еще спать будешь… Если Змея встречу, привет передавать или в лицо бить?

Снежана вздрогнула. Помолчала с минуту и попробовала свести к шутке:

– Бить не надо. Лучше притащи мне это чудище косматое для утех любовных.

Петр Васильевич вздрогнул. Дочка фыркнула:

– Ну, тогда сложным путем.

Огляделась и попросила заговорщицким тоном:

– А привези мне, батюшка, из-за моря цветочек аленький!

Тут уже Петр Васильевич оттаял достаточно, чтобы продолжить модную в сезоне шутку:

– У меня еще за траву-мураву взыскание не снято.

Глава 10

“Не снято и не получится снять фильма, достоверно передающего необозримость космоса. Нету в мире существа, способного вытерпеть бесконечную черную пустоту и немигающие строгие звезды. Со дна воздушного моря мы видим звезды сквозь колыхание атмосферных течений, в космосе же воздуха, как ни странно, нет.”

Утвердив распознанную машиной строчку, Винни глотнул воды из верного дистиллятора. Перечитал абзац. Подумал, что шлифовать каждую фразу никакого космоса не хватит. Впрочем – лететь им еще и лететь!

Поэтому Винни привычно поднял глаза к потолку… К незнакомому потолку, в точном соответствии с классикой. Продиктовал следующее:

“Зато, помимо самого Пространства, в космосе имеется много вкусного. И самое заманчивое, как ни странно, даже не астероидный пояс. Разумеется, между Марсом и Юпитером летает прорва камней с металлами, с водяным льдом, с редкоземельными элементами – но там почти нет гравитации. То есть, почти нет крупных тел, обладающих собственным притяжением хотя бы в треть от земного. А если человек находится в невесомости достаточно долго, то хитрый организм его – разумеется, ради экономии – скоренько вымывает кальций из костей и атрофирует излишние мышцы.

Разумеется, можно запустить в Пояс такие вот астероиды-баллоны, как наша “четверка”, за имя для которой мы все еще голосуем.

Выбор имени движется туго: мы все одинаковые, мы синхронно мыслим и говорим в единый голос. Мы булькающий интернет, разлитый в формочки личных модулей, три на шесть, и застывший в них леденцами на палочке: очертания вычурные, но размеры не превышают рот потребителя целевой группы. Все наше различие в цвете подкрашивающего сиропа.

Здесь и сейчас внешнее давление на психику каждого из нас упало почти до нуля: работы чертова прорва, свободного времени на беседы нет совсем. Хотя, казалось бы: там необъятная Аризона, тут всего лишь цистерна. Но личного пространства здесь больше, а общественного мнения и вовсе нет. Задачи слишком уж конкретные, слишком важные, слишком вещественные, чтобы имело смысл о них трепаться. Треплешься – теряешь. Время, возможность, мелькнувший в конусе доступных траекторий богатый астероид – ведь наша колония уже несется на двадцати километрах в секунду, а надо бы на тридцати тысячах, в одну десятую световой.

И вот, в отсутствие внешнего давления, из личностей полезло все, что натолкала Земля-матушка. Каждый из нас теперь подобен вздувшейся консерве: ходит с отчетливым бульканьем и постоянно принюхивается.

А потому, сдается мне, имя “четверки” устаканится разве что на подлете к целевой системе. Именно же, через триста шестьдесят лет, которые нам суждено провести в цистерне О’Нейла; правда, уютной и огромной.

Конечно, вечно жить на внутренней поверхности даже и не шара, как у Стругацких, а вовсе уж цилиндра – занятие, как метко замечал Сэнмурв, для очень, очень мотивированного любителя. Тем не менее, места нам здесь пока что хватает. Атмосфера свежа. Вирус насморка – как и миллионы других – мы оставили за дверью, пускай скулит на морозе. Звуки в вакууме не передаются, так что нам плевать…”