Записи и выписки

X. Л. Борхес, «Шахматы», два сонета.

1. Два игрока в своем важном углу

Двигают должные фигуры. Доска
До зари навязывает им жесткий устав:
Черный и белый цвета — враги.
Строгая магия исходит от их форм:
Гомерическая ладья, веселый конь,
Одинокий король, ратователь-ферзь,
Уклончивый слон и пешка-боец.
Когда игроки поглощены игрой
И время съедает их одного за другим,
Это не предлог, чтобы кончить обряд.
Начал эту войну Восток,
Теперь ее кормит вся земля.
Как всякой игре, ей нет конца.

2. Тонкий король, гибкий слон, горький ферзь,

Рукопашная пешка, прямолинейная ладья, —
На расчерченных черных и белых полях
Они ищут боя и навязывают бой.
Они не слышат, что властная рука
Игрока над доской вершит их судьбу,
Не знают, что за твердокаменный рок [380]
Правит их выбором и мерит их путь.
И такая же прихоть водит игроком
(Сказал Хайям) по расчерченной доске
В черные ночи и белые дни.
Мы движем пешки, нас движет бог,
А кто над богом начинает этот круг
Праха и времен и снов и смертей?

Отдельно «Не люблю себя отдельно, а как часть человечества — уважаю» («Чевенгур»). «Люблю тебя, Ольга, как трудовую единицу», говорил жене историк Щапов.

Оттепель «Издание непечатавшихся Радищева и пр. — как оттаивающие в оттепель замерзшие слова Рабле» — «Весы» 1906, 2, 78. Эренбург тоже помнил этот образ.

Оттенение «Благостно-пакостный дух Кузмина» (письмо Д. Гордеева, «Театр», II, 399). Обычно поэты бравировали, оттеняя высокого себя-поэта низким собой-человеком (насмотревшись на это, Вересаев сочинил Пушкина «в двух планах»), Кузмин — наоборот главным было «полюби нас черненькими», а светлая поэзия служила лишь для оттенения. Стихами не щеголял и нарочито преуменьшал их, предпочитая говорить о варенье (уверял Гумилев). Хотя на самом деле стихи были для него средством спасения от той самой своей черной дневниковой ипохондрии.

Опыт «Приглашаются гостиничные работники, желательно без опыта работы» — чтоб не крали.

Оценка Собственно, «великое произведение» мы говорим для краткости вместо «произведение, такими-то признаками возбуждающее такие-то эмоции у лиц такого-то пола, возраста и темперамента, принадлежащих к такой-то субкультуре».

Оценка Бернарда Шоу спрашивали, что ему важнее, социализм или драматургия — за что бог в раю поставит вам выше отметку? «Если он вздумает выводить мне отметки, мы крупно поссоримся».

Оценка складывается из представления об оригинальности средств и о богатстве средств произведения — первое важнее, «что здесь нового для меня и людей моего круга?» (Точнее: определить богатство средств без долгих подсчетов нам не под силу, вот оно и кажется нам менее важным.) Трудность в том, чтобы увидеть в себе: что ты уже знаешь о стихах и чего еще не знаешь? Мы априорно уверены, что Пушкин как великий поэт знает больше нас (а если не видим этого в стихах, то изо всех сил домысливаем), а Бенедиктов как невеликий — меньше. Усомнимся в том, что мы все знаем лучше, чем Бенедиктов, — и он начнет расти в великие поэты. [381]

Оценка Субъективная оценка — «мне нравится», объективная — «начальству нравится». Вместо начальства теперь принято говорить: «референтная группа». («…А что у нас внутри, как не начальственные предписания?» — Щедрин, «Благон. речи», 13)

«Занимаемся отражением изящной словесности в неизящной словесности».

Изволил с радостью прийти в сераль
И беспрепятственно пленил один всех краль.
Граф Хвостов, о петухе

Пан (греч. миф.) Л. Пщоловска пишет статью, что как хорош у Пушкина «Будрыс», так плох «Воевода». Оттого, что короткий стих принижает содержание? «Нет, он слишком пожалел даму и перекосил картину. И вообще называет ее панна». А он, вероятно, и не знал разницы между панна и пани. «Никогда не думала!»

«Паровоз» — назывался самый солидный литературный журнал в Исландии, потому что железных дорог в Исландии нет.