Записки 1743-1810

В 1798 г. мой сын был в Петербурге. Император вдруг так пристрастился к нему, что был не в духе в те дни, когда он не обедал при дворе. Государь проводил с ним вдвоем целые часы в своем кабинете, и он часто бывал у императрицы, когда у нее были только государь и Нелидова и даже их императорские высочества не допускались к ней. Как только он приехал в Петербург, он упросил великого князя Александра (нынешнего государя) попытаться испросить для меня разрешение жить в Москве и посетить мои другие поместья[238]. Его императорское высочество обещал исполнить его просьбу, но прошло более месяца, и его неоднократные обещания не осуществлялись. Мой сын говорил об этом с Николаи[239], директором Академии наук и статс-секретарем императрицы, которая очень его уважала. Однажды Николаи вошел к императрице в ту минуту, когда она говорила с фрейлиной Нелидовой о влиянии князя Дашкова на государя и выражала удивление, что он не пользуется им, чтобы добиться возвращения свободы своей матери; на это Николаи сообщил императрице, что мой сын просил заступничества великого князя и сильно тревожится, что обещания великого князя не исполняются; он сказал даже, что ее величество и госпожа Нелидова доказали бы свое великодушие, если бы употребили и свое влияние в этом деле.

Они этого определенно не обещали, но ответили, что подумают о том, что предпринять. Николаи сообщил князю Дашкову этот разговор; через несколько дней князь Алексей Куракин по поручению императора сказал сыну, что государь хочет подарить ему пять тысяч крестьян; но мой сын просил передать его величеству, что он глубоко тронут его добротой и чувствует живейшую к нему благодарность, но желает только возвращения свободы своей матери. На следующее утро князь Куракин подошел к моему сыну перед вахтпарадом и сообщил, что государь велел ему объявить мне о возвращении мне свободы и что он сам сейчас скажет это моему сыну[240]. Когда император появился на вахтпараде, мой сын хотел броситься перед ним на колени; но его величество остановил его, поцеловал, и мой сын, в порыве счастья забыв про маленький рост императора, поднял его на воздух, сжимая его в своих объятьях. Оба плакали. Это была первая и последняя чувствительная сцена, которую видела гвардия.

Благосклонное отношение Павла к моему сыну не ослабело до самого его отъезда. Он советовался с ним насчет своих военных планов и войны, которую хотел объявить. Во время совещания с ним вдвоем в кабинете он заставил его составить на бумаге план военных операций, расположение войск и под величайшим секретом решил поручить ему командование армейским корпусом, стоявшим в Киеве. Он даже дал ему несколько подписанных им бланков, с тем чтобы в случае надобности он заполнял их, не теряя времени, и повелел нашему министру в Вене, графу Разумовскому, и в Константинополе, Тамаре[241], советоваться с князем Дашковым. Он также отправил командующему нашим флотом на Черном море приказание действовать совместно с ним и по его указаниям. Мой сын поехал из Петербурга прямо в Киев, где ему надо было сделать кое-какие предварительные распоряжения и сообщить о них императору. Кто бы мог подумать, что после подобной милости он будет уволен от службы через несколько месяцев за то, что заявил князю Лопухину (генерал-прокурору Сената), что один из заключенных в киевской крепости, некто Альтести, посажен в тюрьму невинно. Его обвиняли в том, что он поселил на землях, пожалованных ему покойной императрицей, несколько солдат в качестве землепашцев; это было несправедливо, и ни одного солдата в его имениях не было, но главное его преступление заключалось в том, что в предыдущее царствование он был секретарем князя Зубова и самым близким к нему лицом, пользовавшимся его безграничным доверием, может быть иногда употребляемым и во вред. Может быть, князь Лопухин выбрал минуту, когда государь был не в духе, чтобы сообщить ему о заявлении моего сына, или же у него были к тому другие причины; он был человек двуличный, мстительный и скрытный. Но как бы то ни было, император написал князю Дашкову следующие строки:

«Так как вы вмешиваетесь в дела, которые вас не касаются, вы сим увольняетесь в отставку».

Мой сын не хотел вручать курьеру, привезшему это странное письмо, подписанные государем бланки и другие важные бумаги. Он письмом к государю просил его прислать доверенное лицо за упомянутыми документами; когда курьер приехал за ними в Киев, князь Дашков отослал государю даже его письма и, покончив с личными делами, отправился прямо в свои тамбовские поместья.