Записки. 1917–1955

На следующий день я осматривал Роттердамские учреждения, а в последний день отмечу визит к Хемскеркам. Она была русская, рожденная Забелло, была женой бывшего министра юстиции, позднее ставшего и председателем Совета министров. С ними я имел разговор о том, нельзя ли получить заарестованные деньги Шелгунова помимо его согласия. Увы, Хемскерк дал мне ответ отрицательный, чего, впрочем, я и сам ожидал.

На жизнь в Голландии война, на первый взгляд, сказалась мало. Еда была всюду обильная, и ограничений, аналогичных датским, не замечалось, ибо страна снабжалась всем из собственных колоний (кроме только угля) и на собственных пароходах. Притом, в хороших ресторанах кормили очень вкусно, от чего в Дании я отвык. Однако жизнь в Голландии была зато гораздо дороже, чем в Дании.

30-го марта вместе с Бахом я выехал в Гарлем, где он показал мне музей Гальсов, в своем роде единственный. После завтрака мы простились. Я поехал дальше один – чрез Амстердам, по которому еще погулял, на немецкую границу в Ольдензаль, где пришлось переночевать. Рано утром, на следующий день, я прошел через две границы с исключительно придирчивым осмотром. Голландцы отнимали у немцев всю излишнюю провизию, которую те везли, действительно, в громадных количествах. Вечером я был в Берлине. По дороге я проехал мимо ряда фабричных центров Рурского района, сплошь бездействовавших. Спутники мои снова ругали свое офицерство, виня его в революции. Оригинально было, как все они ели: у всех были пакетики с бутербродами, которые они вытаскивали через каждые часа полтора, отрезали несколько небольших кусочков, съедали их, а остальное прятали. Как мне говорили, недостаточное питание делало невыносимыми более долгие промежутки между едой.

На станциях и в поездах я видел наших военнопленных, которые странствовали вполне свободно. Вид у них был отнюдь не угнетенный. С некоторыми я говорил, и жалоб не слышал.

По дороге на разных станциях видел я объявления, приглашающие добровольцев в «Baltenland», в армию, для защиты его от большевиков. Им обещали, сверх хорошего содержания, также значительные участки земли в Прибалтийском крае. Обещание это было основано на договоре с латвийским правительством Ульманиса, который, однако, после освобождения страны от Красной армии, исполнен не был.

Чем ближе к Берлину, тем больше на станциях встречалось солдат новой регулярной армии, так называемой «зеленой полиции», но наряду с ними болтались громадные толпы демобилизованных, производивших впечатление совсем наших послереволюционных солдат.

Берлин был грязен и темен. На улицах были толпы, голодные и озлобленные, в магазинах везде было мало товара и среди него всюду какие-нибудь эрзацы. За неделю до моего приезда закончилось самое крупное выступление коммунистов, но сейчас в городе было все спокойно. В частях города, где я был, повреждений артиллерийской стрельбой заметно не было. На улицах, особенно в центре, была масса разносчиков, среди коих многие в форме. Гостиницы мало изменились, особенно номера, но везде было грязновато. Что стало неузнаваемо – это рестораны: еда в них была удивительно скудной и приготовляемой при помощи разных эрзацев. В некоторых ресторанах предлагали, например, устрицы, но не с лимоном, а с какой-то химической жидкостью самого отвратительного кисловатого вкуса. Сахара не было, его заменял сахарин, хлеб был с большой примесью картофеля. Пиво было без алкоголя, очень невкусное, зато вино можно было получить, но только немецкое и по сравнительно высокой цене.

Я устроился в «Centralhotel», где мне была оставлена комната А.А. Врангелем, о котором я уже не раз писал. В Германию он попал в составе так называемой миссии Русского Красного Креста. Уже в последние дни существования на Украине гетманской власти было решено отправить в Берлин эту миссию для помощи нашим военнопленным в возвращении их на родину. Имелось при этом в виду влиять на них в антибольшевистском духе и привлекать в белые армии наиболее надежные элементы. Во главе миссии стоял генерал Д.Н. Потоцкий, брат копенгагенского, с которым вместе отправились Н.И. Антонов и Врангель. Антонова я не застал в Берлине – он уехал в Женеву хлопотать, но тщетно, о признании Русским Красным Крестом тех осколков его, которые остались у Колчака и у Деникина после закрытия большевиками Главного Управления. С Врангелем и Потоцким я и провел большую часть моего делового времени в Берлине (правда, очень недолгого, ибо через день я выехал обратно в Данию), выясняя положение и миссии, и наших военнопленных. Средств у миссии было очень немного, и посему она нуждалась в помощи, которую ей вскоре после моей поездки и оказал Чаманский. Самим нашим военнопленным помощь оказывали союзники, преимущественно американцы, а наша миссия должна была только направлять эту помощь.