Записки. 1917–1955

Вечером 27-го спокойствие водворилось довольно рано, и улицы совершенно опустели. По временам проходили лишь группы солдат, раза два за ночь слышал я выстрелы, но, в общем, прошла она вполне спокойно. Уже вечером 27-го чувствовал я себя нехорошо, а 28-го совершенно расхворался, и должен был оставаться дома, почему за этот день мне ничего не приходится отметить нового. По городу местами шла стрельба, большею частью беспричинная, производились повсеместно обыски и местами аресты, причем несколько арестуемых были убиты, а несколько и совсем пропали. Обыски были почти поголовные, причем нередко пропадали при них ценные вещи, ибо среди обыскивающих оказалось немало преступных элементов. У моих родителей, которых обыскивали три раза, пропали золотые часики одной из сестер. Часы утащили и у дяди моей жены, совершенно неимущего человека, жившего в скромных меблированных комнатах. Обыскивали и либеральных деятелей, например, Шингарева обыскивали три раза, причем справлялись, не правый ли он член Думы. У Велихова пропали лишь его визитные карточки.

Ко мне на обыск не являлись ни разу, хотя на нашей лестнице обыскали все остальные квартиры. Сперва явились обыскивать квартиру жившего против меня офицера, про которого его прислуга в отместку за что-то сказала, что он служил у Сухомлинова (в действительности он служил в Главном Штабе) и что у него в квартире скрывается несколько офицеров. Позднее вторично обошли все квартиры, опять кроме моей, нигде ничего не взяв. Из числа арестованных был тут же убит отставной генерал граф Стакельберг, за то, что якобы выстрелил в обыскивавших (что отрицала его вдова). В доме, где жила моя сестра, был арестован и уведен офицер, обучавшийся в Академии. Следов его после этого найти не удалось. Предполагали, что он был убит, и труп его бросили в Неву. Вообще, жертвами при таких арестах почти исключительно являлись военные — про погибших при таких обысках штатских мне не пришлось слышать. Были убиты два генерала техники, арестованные, кажется, на Путиловском заводе. Их повезли на автомобиле, по дороге пристрелили и бросили в Фонтанку.

Около 4-х появились у нас моя тетка Милочка Ширинская с мужем, тогда членом Совета министра внутренних дел. Первый обыск у них прошел благополучно, но оставаться в Петрограде они опасались, и решили попытаться уехать в их именьице в Тверскую губернию, где находились их дети. На пути на Николаевский вокзал они и зашли к нам передохнуть. Шли они наудачу, ибо поезда не ходили, и только случайность могла помочь им выехать. На их счастье, как потом оказалось, им удалось выехать с поездом, уходившим с товарной станции. Уже вечером пришла к нам сестра жены Снежкова, тоже с мужем, помощником начальника Главного Управления Уделов. На чердаке дома Уделов, на Литейном, был найден пулемет, поставленный там без ведома высшей администрации. И вот нашедшие его солдаты ничего лучшего не нашли, как решить взорвать в наказание за это весь дом, и дали обитателям его полчаса, чтобы его очистить. Взорвать дом, однако, они не успели, ибо кто-то из жильцов успел позвонить Родзянке, и тот распорядился прислать караул для охраны дома. Еще раньше, однако, солдаты успели погромить расположенный в том же доме винный магазин Уделов, и он был на следующий день весь выпит (но до склада вин не добрались). И у моей belle sour тоже явились обыскивать квартиру, причем один из солдат, незамеченный старушкой-прислугой, приставил ей револьвер к виску, отчего та со страху чуть не умерла.

Вечером ко мне зашел сосед по квартире, член Гос. Совета по выборам Трубников и сообщил про вероятность назначения нового правительства из умеренных, буржуазных элементов. Как-то не поверилось в это, ибо было ясно, что Петроград в руках массы далеко не буржуазных взглядов, не грядущего Хама, о котором писал Мережковский, а хама самого настоящего, и что эта масса может сделать все, что захочет. Однако скоро выяснилось, что это невероятное совершилось, ибо массы оказались еще недостаточно организованными, чтобы взять власть в свои руки. Это случилось лишь через восемь месяцев, после Октябрьского переворота, когда те, кто думал управлять массами, не принадлежа к их составу и не разделяя их воззрений, были сметены даже еще легче, чем теперь, когда в феврале пал старый строй.