Записки

[1787]. В 1787 году императрица предприняла путешествие в новоприобретенные свои области, в которых начальствовал князь Г. А. Потемкин. Государыня отправилась из Петербурга в первый день января; свиту ее величества составляла часть ее двора, ее канцелярия, дипломатический корпус и много ученых по разным частям; ехали с нею в карете: камер-фрейлина Протасова, Мамонов, австрийский посланник граф Кобенцель, Л. А. Нарышкин, обер-камергер Шувалов; в последующей за нею карете были: английский министр Фиц-Герберт, французский граф Сегюр, генерал-адъютант граф Ангальт и граф Н. Г. Чернышев[75]. Потом через день менялись в карету императрицы: Фиц-Герберт и граф Сегюр с Нарышкиным и Шуваловым.

Путешествие ее было чрез губернии Новгородскую, Смоленскую, Могилевскую, Черниговскую до Киева. Генерал-губернаторы, губернаторы с предводителями и почетными дворянами на границе каждой губернии встречали и провожали до следующей. В Мстиславе могилевский преосвященный Георгий приветствовал ее речью, по превосходству которой здесь поставляю [ее] в подлиннике[76].

Я был наряжен отвести роту в Кричев для караула ее величества; как скоро государыня изволила прибыть, я явился к генерал-адъютанту генерал-поручику графу Ангальту. Нельзя умолчать о сем оригинале; думая, по моему прозванию, что я немец, стал он было говорить со мною по-немецки, но, узнав, что я не говорю, спросил по-французски, где караульная, и приказал, чтобы я его в оную проводил. Пришед туда, начал он с каждым гренадером здороваться; самым смешным немецким выговором затвердил он наизусть несколько вопросов по порядку, как-то: «Здорова, мой друга, как вы называетесь? кой город? женаты ли вы? имеете ли дети? много ли сыновей? много ли дочерей?» — и, несмотря на ответы, что холост, все продолжал от начала до конца свои расспросы; потом брал каждого руку; один гренадер, думая, что хочет пробовать его силу, так ему сжал его руку, что бедный граф, почти со слезами, с трудом отнял у него.

Ввечеру приказал мне спросить отца моего, есть ли тут пожарные трубы и прочие пожарные орудия? Я, по приказанию его, спросил батюшку, на что он мне отвечал: «Доложи графу, что это партикулярное местечко[77], и никакой полиции нет; но я приказал капитану-исправнику изготовить несколько бочек с водою, собрать народ и поставить близ кухни». Что я его сиятельству и донес. «Ведите меня туда». Я, зная, где кухня, повел его в сопровождении караульного капитана Роштейна. Как у кухни всего того не было, то я побежал отыскивать; лишь только я несколько шагов отойду, он тотчас посылал за мною Роштейна; лишь только я к нему появлялся, он спрашивал: «Ou sont les pompes?»[78] — «Тотчас, ваше сиятельство». Наконец, по многом тщетном бегании, принужден был сказать, что ничего не нашел. Тут он мне сделал добрый окрик, для чего я в точности не исполнил его приказание, и взял меня за руку. «Пойдем, — сказал он, — я вас поведу к императрице и покажу ей, каких она исправных имеет в своей армии штаб-офицеров». Я насилу мог его упросить, чтоб он меня простил; тут новая беда: он потребовал мою записную книжку и своею рукою хотел вписать мою неисправность для урока; но как у меня на тот раз книжки не случилось, то снова обременил меня выговорами; наконец приказал мне, чтоб я не прежде лег спать, пока не приведу все порядок.

Однако ж я в том не почитаю себя виновным; мне приказано было спросить, где пожарные струменты, что я и исполнил. Увидя, что бывший прусской службы граф шуток не любил, отыскал [я] собранных исправником людей и множество бочек с водою, с ухватами; все то было готово, только не в назначенном месте. Часа за три до света его сиятельство просил меня к себе, и я с большим торжеством повел его и показал мою исправность.

После чего он был ко мне милостив и, по моей просьбе, выпросил у обер-камергера И. И. Шувалова, чтобы меня с караульными офицерами представил государыне прежде других, дабы офицеры успели выйти к ружью, когда императрица отправится; ибо многие квартировавшие в Могилевской губернии военные чиновники прибыли в Кричев представиться ее величеству. Между прочим был тут Рижского карабинерного полка бригадир Хомутов с его полка штаб-офицерами. Обер-камергер поставил меня с моими офицерами у самых дверей, в которые государыне надобно было выйдти, так, чтоб я первый мог быть ей представлен. Но бригадир Хомутов, как скоро двери отворились, выступил передо мною; государыня, по названии его обер-камергером, подала ему ручку и, отворотясь от него, довольно громко спросила: «Не тот ли это Хомутов, который, бывши еще унтер-офицером конной гвардии, провозил потаенно товары мимо таможни?» Действительно, он был самый. Тем моя суетность была вознаграждена, что он перебил меня быть первым представленным.