Записки агента Разведупра

И в этой многоязычной, нарядной и оживленной массе гостей наше появление не привлекло никакого внимания.

В скромно одетом пожилом распорядителе я узнал благороднейшего человека из «прошлого» — полковника Балицкого; высокий и еще не надломленный вихрями жизни прошел между столиками элегантный господин с георгиевской розеткой в петличке смокинга — генерал Васильковский… Суетливый Баумгартен… «Простак любительских спектаклей» — полковник Кондырев… Директриса русской гимназии мадам Балицкая… И целый ряд лиц «старого», времен боевой страды Гельсингфорса.

Я не буду писать о высокой эстетической ценности обширной программы. Отмечу красивый жест устроителей бала. Кто-то из распорядителей под звуки туша передавал артистам, по окончании их номера, скромный букет живых роз, перевязанных русской национальной лентой…

На этом балу я возобновил связь с прошлым — к нашему столику присел как раз тот, кто считался самым злостным врагом пославших меня.

Это был капитан первого ранга Z. За его «изъятие» бывший в 1922 году большевистский комендант-чекист Сайрио предлагал финским партийцам десять тысяч долларов и свободный доступ в любую страну.

Я был очень рад присутствию Марухина — он все время поддерживал беседу, ему — неугомонному болтуну — удалось не раз вывести меня из положения принудительной лжи.

Мы уехали с бала до танцев: жена сослалась на мигрень.

Я вошел, таким образом, в сферу «белых»…

«Спортсмен», на квартире которого было Фишманом назначено свидание — штукатур лет 30–35, по-русски не говорил и по произнесению мною пароля молча провел меня в прилично обставленную комнату и указал рукой на кресло.

Я умышленно воздержался от разговора с ним на финском языке, — физиономия была неприятная и наглая. «Меньше таких знакомых», — решил я.

Этот штукатур был членом финской компартии, сидел за восстание 1918 года два года в тюрьме и теперь числился вице-председателем «рабочего» спортивного общества и казначеем Мопра.

«Спортсмен» оставил меня в комнате и вышел на кухню, где сидел какой-то человек в высоких сапогах и полушубке.

Я осторожно подошел к двери и подслушал их разговор.

— Русский? — спросил, очевидно, тот у хозяина.

— Да, новый, вместо Оскара, — ответил запрашиваемый.

— А где же Оскар теперь?

— Увезли осенью в Пиетари. Я заманил на моторную лодку и около маяка сдал на «Спартак».

— Как это так? Неужели Оскар изменил нам?

— Еще не успел, товарищ Шмидт, знаешь, монтер из «Аполло», уличил его. Каждый вечер сидел со шпиками в ресторане «Калева». Ну и дали мне задачу: напоить его и позвать покататься. Коренец литр виски отпустил, и готово. Хотел, собака, сопротивляться, а я ему раз наганом по черепу, — ответил хозяин.

— Наверно, расстреляли, а?

— Да, и в море. Старый якорь, говорили товарищи, на шею и за борт.

— А этот-то из офицеров, что ли?

— Черт его знает. Товарищ Саломан ничего не сказал. Знаешь, Пекка, есть дело, на котором можно заработать несколько тысяч марок.

— Какое же?

— Фишману надо найти парнишку среди солдат в Сантахамина. У тебя, кажется, кто-то там был.

— Как же, как же… Матти. А на что он?

— По офицерской части. Рядовой или унтер?

— Сержант. Толковый парень!

— Выпивает? Девку имеет?

— Еще как пьет! Наверно, и баба есть. Где же без бабы?

— Отлично! Ты поговори-ка с ним. Если он согласится давать нам сведения каждую неделю, тысячи полторы получит в месяц. Риску никакого. А у тебя как дела идут?

— Удалось стянуть копии приказов. Ведомости снаряжения купил за тысячу бумаг, теперь после отпуска постараюсь приобрести сведения о запасах ручных гранат. Я хочу попросить у Фишмана прибавки. За организацию ячейки надо бы прикинуть тысячу в месяц. У меня расходы большие: то ребятам на кино дашь, то купишь спирту на дело. Три тысячи, право, мало. Ты поддержи меня, Хейкки. Скажи ему, что я постараюсь доста…

Задребезжавший звонок оборвал их разговор.

Я вернулся к столу и сел.

В кухне раздался голос Фишмана:

— Пришел?

— Сдесь, уже тафно, — на ломаном русском языке ответил «Спортсмен».

— Ну, сержант, как дела? — очевидно, гостя спросил Фишман.

— Карашо, тавариш.

— Посиди, потом поговорю с тобой, — произнес Фишман и вошел в комнату.

— Добрый вечерок, товарищ, — сказал он входя и снял мягкую фетровую шляпу.

По обыкновеннию ткнул мне три пальца и развалился на диване.