Я взглянул на сидевшего в кресле совершенно седого господина в элегантно сшитой паре и с толстыми роговыми очками на носу. Метаморфоза! «Мистер Рольмгрен», сорокапятилетний англичанин, превратился в седого близорукого Никольса.
— Лучше, если вы, товарищ Муценек, припрячете бумаги в несгораемом шкафу миссии, — сказал Никольс, нервно хрустнув скрещенными пальцами.
— Отлично. Я возьму, — согласился тот и, обращаясь ко мне, добавил: — И вам риску меньше, не правда ли?
— Теперь надо обсудить, как переправить нашего Нольде к белоэстонцам, — произнес Миклашевский и, мигнув толстой Фанни, улыбнулся.
— По-моему, самое целесообразное — на моторной лодке в обществе дамы. Вроде прогулки, и только, — продолжал он, взглянув на меня неприятно холодными серыми глазами.
Я решительно отклонил этот проект.
— Моторная лодка не по сезону, товарищ, теперь бури, и, помимо того, клубные пристани усиленно охраняются. Пристать вне Ревеля мудрено. Могу предложить такой путь и более безопасный, — сказал я.
— Какой же? — спросил сам Нольде.
— Вас перевезут до Локса, а уже оттуда в Ревель. Я доставлю вас на стоящий в трехмильной зоне пароход-спиртовик. Через день он снимается с якоря и пойдет пустым в Локсу. Капитан его мой приятель. Он «замуструет» товарища Нольде каким-либо матросом, — ответил я.
— Но ведь списки команды имеются у портового капитана, — вставил Миклашевский.
— Я сниму матроса и продержу его пока у себя. После же ему можно ехать в Ревель без всякого страха. А товарищ может прикинуться больным, при осмотре парохода это необходимо, — сказал я, детально разрабатывая план.
— Отлично! Тогда оставьте даму! — воскликнул Муценек радостно и, позвав агентш в переднюю, покинул комнату.
— «Девки», а золотые работницы, в особенности эта корова, — сказал Миклашевский, рассматривая свои холеные ногти.
— По какой части? — осведомился Рольмгрен.
— Внешнее и часто внутреннее наблюдение. Их профессия никого не пугает. Любовь их «политика», — ответил «особист», приподняв голову, и, неприятно улыбнувшись, добавил: — Очень неказисты, но деловые «девочки».
Рольмгрен «загостил» у меня в Мунксенесе, а Нольде занял комнату в моей квартире, номер два, на Вазаской улице.
Первый «гость» был симпатичней второго. Он хоть не был нахал и мелкий воришка, поделившийся самовольно моей собственностью, как белье, галстуки и кое-какие предметы гардероба…
Этот псевдобарон Нольде страдал какой-то болезненной манией преследования. Все ночи, проведенные в моей квартире, он бодрствовал и пытал меня рассказами о своих провокационных успехах за границей.
И где только не бывал сей «красный Хлестаков»!
Германия, Болгария, Польша, Румыния и Турция — поля деятельности.
Берлин, София, Варшава, Бухарест и Ангора — штаб-квартиры его.
Он не скрывал, что работает в белых организациях как провокатор и берет из двух-трех и больше «инказначейств» гонорар.
— Понимаете, товарищ, я не могу больше иначе жить, мыслить и чувствовать, как только в роли агента шпионажа. Втянулся, и вся эта полная риска, тревоги и волнения жизнь уже для меня родная стихия, — продолжал Дружеловский, лежа на диване и стряхивая с папиросы пепел на пол.
— А вы не думаете о финале? — спросил я.
— Ерунда! Вывернусь. С поличным меня не поймать. Я никогда ничего не записываю, не имею при себе никаких шифровок или секреток. О нет, я натасканный волк. Вы не представляете себе моей работы. Она куда рискованнее вашей, да. Моя «фабрика» делает валюту в Венгрии, я «печатаю» доллары в Америке, «меняю» злоты на марки в Варшаве, и, главное, все законно и незаконно. Главное: печати и форменные бланки, а покупатели найдутся, — ответил Дружеловский туманными неясными словами.
— Вы что же, помимо того и фальшивомонетчик? — бросил я раздраженно.
— И совсем нет. Я печатаю то, что разменивается на валюту. Документики, товарищ, — ответил, горделиво улыбаясь, Дружеловский и, вынув из портсигара новую папиросу, закурил. — Теперь я поеду в Мюнхен — прямо на конгресс монархистов «Великой Баварии». Потом в Берлин, дальше Вена, Будапешт и София. Задания всюду. Знаете, я готовлю свинью сенатору Бора. И получит он сюрпризик, мое почтение, — продолжал бред умалишенного «гость» и, чему-то улыбаясь, покачивал головой.
Я решил прекратить надоедливую болтовню и сказал вставая:
— Давайте спать. Уже третий час. Мне завтра надо рано встать.
— Ложитесь, я не могу уснуть раньше пяти-шести. Накурюсь до одурения и спать. Кстати, у вас нет кокаинчику? — произнес Дружеловский и швырнул на пол окурок.
— Я не имею этой гадости, товарищ, — резко ответил я и направился в спальню.
Закрыл за собою дверь.
Не знаю, спал ли я час, как меня разбудил осторожный стук в дверь. Вскочил.
— Кто там? — спросил я включив свет.
— Не спится… Простите. Черт знает до чего изнервничался в этой дороге. Закрою глаза — мерещатся шуцманы, и баста, — сказал, входя в комнату, бледный Дружеловский.
— Выпейте виски, — предложил я назойливому гостю и нехотя встал.