Записки Антирусиста

Когда мы уже почти вернулись к выходу — были у первого военного сооружения, нас нагнал военный казёлик, и из него выпрыгнуло шесть подвыпивших солдат, очевидно, проходящих здесь службу; у них не было оружия, но тот, кто являлся главным в их патрульном отряде, отправленном только благодаря нам, а не потому что часть нужно патрулировать (что он главный, можно было догадаться по тому, что он кинулся нас допрашивать), имел при себе самопальную дубинку, очевидно, сделанную из ножки табуретки.

Один из нас ему сказал: «Эй, парень, а ты умеешь пользоваться этой штукой? Смотри не поранься, поставь её лучше на предохранитель». На что солдат недовольно что-то пробурчал и начал усердно разглядывать дубинку, похоже стараясь найти предохранитель, а остальные кинулись ему помогать, так что за это время мы сумели их скрутить и имели все шансы захватить и всю военную часть.

Заслышав крики о помощи, на вышках появились защитники родины и начали размахивать дубинками и палками, что-то неистово оря, очевидно, ругательное, всем видом своим напоминая недовольных чем-то Гомеров Симпсонов.

Да, мы имели все шансы захватить эту старую развалившуюся военную часть, но так как нам это было не нужно, мы решили идти домой, и я напоследок орущим на башнях показал гордый американский FUCK.

Странный сон Подорожного

Однажды проснулся Подорожный и увидел Солнышко. Смотрит на Солнышко, а оно не русское и на звездочку похоже, и не на обычную звездочку, а на звездочку Давидову. Вскочил Подорожный с постели, бегать по комнате начал, волосы на голове рвать, бесноваться, ногой даже кровать сломал, а сам на Солнце смотрит и повторяет: «Солнце в сердце, сердце в солнце, солнце в сердце, сердце в солнце...» В итоге выпал он из окна, а там евреи ходят: страшные все, с бородами, с пейсами, а главное в шляпах. Ходят и внимания на Подорожного не обращают, а Подорожный, как затравленный пес по сторонам озирается и сделать ничего не может. Тут мимо один старый Рэби проходил, кинул ему косточку, а Подорожный забился в угол и начал ее грызть…

Последний грех Куприянова

1.

Темная келья, одним своим видом навевающая грусть и уважение к монастырскому образу жизни, слабо освещенная парой-тройкой свечей. На бедной кровати лежит умирающий старец, он тяжело дышит и вот-вот испустит дух, у него густая белая борода и не менее густые седые волосы. Его глаза наполнены бездонной тоской невозможности достигнуть недостижимого, а улыбка говорит о чутком смирении со своими страстями. Умирающий аккуратно укрыт черным одеялом вплоть до пояса, рядом с ним на стульчике сидит молодой монах, описание которого не имеет смысла. Больше в комнате нет никого.

Я расскажу тебе, сын мой, о моей жизни и это будет моим раскаянием и наставлением всем кто живет на этой грешной планете, - говорит старец, слова тяжело вырываются у него из груди. - это будет моя последняя исповедь, и я буду честен перед миром, богом и перед собой.

Да, мудрый отец наш, я вас слушаю с трепетом и смирением.

Тогда слушай меня внимательно, сын мой, я начинаю свой рассказ.

2.

Я жил в одном провинциальном городке, был красив и высок ростом. У меня была милая и обширная семья: Бабушка, несущая в себе всю огромную энергетику нашего дома, своими объемами занимавшая полкомнаты; Отец, который вскоре умер; Мама, напоминавшая мышку, во всем подчиняющуюся Бабушке; Дедушка, скачущий, как сверчок по дому и болеющий за московский «Спартак», и, конечно же, я — примерный ученик седьмого класса.

Все было хорошо и прекрасно, пока, однажды, на одном из занятий я не начал тереть руки одна об другую и делал так каждую секунду — у меня случился невроз! Дальше было хуже: я стал мыть руки постоянно и не мог даже учиться, потому как непрерывно бегал в сортир, но вне дома моя психология не позволяла мне помочиться, и я мучился.

Меня водили по врачам, врачи разводили руками и прописывали таблетки. Я стал много есть, чтобы хоть чем-то заполнить горе, волосы мои выпадали так, что к годам восемнадцати я выглядел на тридцать пять лет. Все говорили, что нет надежды, и я скоро умру. Тогда-то, благодаря этим печалям, я открыл для себя творчество и стал писать стихи, но рука к моему горю тянулась, увы, не только к перу, и так как у меня была отдельная комната и под рукой всегда интернет, я быстро отыскивал нужный порно-сайт и наяривал.

Когда смерть была совсем уже близко, мама отвезла меня в Троице-Сергиеву Лавру, где святые отцы очистили меня, и я, стоя на коленях, сказал Богу, что избавлюсь от всех прегрешений, в том числе и от того, что я делал рукой перед порнофильмами.

По возвращении домой я был практически здоров, а потому уверовал и понял, что жизнь свою я должен посвятить Богу.

3.