Записки археографа

С лекциями Сюзюмова с их мощным философским наполнением перекликались лекции Г. Бондарева по диамату. Он читал курс философии, в центре которого были проблемы диалектики. Достоинством этого курса было приваживание студентов к овладению понятийной системой, к пониманию роли понятий – как скелета любого сколько-нибудь научного исследования в области общественных наук.

Говоря о философии, добавлю, что в 1965 г. профессор-философ . Н. Руткевич открыл философский факультет, сначала – как отделение нашего истфака, а на следующий год – как самостоятельный факультет. Он привлёк к чтению лекций для своих студентов лучших профессоров УрГУ – читал Сюзюмов, Адамов, академик математик . Н. Красовский, будущий академик биолог Г. В. Мокроносов, физик А. К. Кикоин. Естественно, читал лекции и сам Руткевич. . Н. Руткевич был автором одного из лучших советских учебников по диамату. Особенностью свердловской философской школы, как мне кажется, было особое внимание к проблемам диалектики. Я с моим другом М. Гуревичем частенько бегал к философам на лекции . Н. Руткевича.

В это время на нас обрушилась социологическая литература. В Свердловске под руководством того же Руткевича было создано отделение Советской социологической ассоциации; на философском факультете появилась лаборатория, занимавшаяся переводами западных работ по социологии; а затем – переводные книги, главным образом – по технике социологических исследований, издаваемые Советской социологической ассоциацией. Читали, продираясь через сложности в терминологии, Т. Парсонса, прежде нам неизвестного и увлекательного П. Сорокина, польские лекции по социологии…

На курсе было несколько человек, которые намеревались заняться в будущем социологией – это М. Гуревич, Л. Аверьянова, Т. Баженова (Райс). Они уже тогда принимали участие в социологических исследованиях.

Социология интересовала и меня. Она воспринималась (да и сейчас воспринимается) как история современности, написанная на основе специально созданных для целей исследования источников – опросных листов, интервью, анкетирования, включённого наблюдения. В известной мере социология отвечает на извечный вопрос истории – как люди живут.

Знакомство с тогдашней социологической литературой свидетельствовало, что в социологии гораздо чётче, чем в истории, прописаны такие понятия, как социальное структурирование общества, социальная мобильность и условия её реализации. Социологи работают с такими категориями, как социальные ожидания, ролевое поведение. Убеждён, что эти основы не худо знать и историкам. Мне, во всяком случае, это очень помогало.

Не помню, кто у нас читал лекции по истмату. Насколько хорош был диамат, настолько банальным был истмат и, к моему удивлению, политэкономия капитализма. В основе её всегда лежало изучение «Капитала» Маркса, книги сложной и умной. Но это прошло мимо меня, сдал – и забыл.

Зато лектора по политэкономии социализма молодого доцента И. М. Тёмкину помню. Этот курс традиционно считался неинтересным и пустым – так же, как истмат по отношению к диамату. Но не тут-то было! Ириша Тёмкина, как фамильярно звали её студенты между собой, прочитала интереснейший курс. Она в полной мере использовала тот преобразовательский, реформистский потенциал в подходах к советской экономике, который сформировался в ходе так называемых «косыгинских реформ». Это были в полном смысле проблемные лекции. Но и в отношениях со студентами она была человеком справедливым и, что называется, с понятием.

Помню, как на экзамене один из наших однокурсников нахально списал на глазах Тёмкиной и пошёл отвечать. Отвечал он ясно и толково. Тёмкина, побрезговавшая ловить парня со шпаргалкой, едва ли не её сверстника, задала ему единственный вопрос: «у меня два платья одинакового фасона – шёлковое и штапельное. За пошив какого платья я заплатила в ателье дороже?»

Студент ответил: «за шёлковое, конечно!»

«Неверно, – весело возразила ему Тёмкина. – Одинаково. У нас расценки такие дурацкие».

Парень получил три балла.

Говоря о дисциплинах специализации, отмечу, что на третьем курсе я начал учить греческий у М. А. Поляковской, что помогло мне в будущем при изучении византийских источников древнерусской покаянной дисциплины. Курс . Н. Беловой по эпиграфике был интересен для тех, кто специализировался по античной археологии, но не имел отношения к моим занятиям.

Хуже получилось с курсами, которые я взял на кафедре истории СССР. К сожалению, курсы исторической библиографии и археографии, важные для образования историка, оказались никак не связанными с реальными историческими штудиями. А жаль.