Записки археографа

Характерной особенностью этих статей является отсутствие вражды к латинянам, так характерной для документов, возникших в Киеве. В Вопрошании нет упоминаний на теоретические споры между католиками и православными: выразившиеся в дискуссиях об опресноках, нет там и статей, аналогичных запрещению Феодосия Печерского и Иоанна II принимать пищу вместе с латинянами. В Новгороде середины XII в. отсутствовали причины вражды к латинянам. Нифонт упоминает о латинянах в связи с принятием к православию крещённого «в латиньскую веру»[297]. Население Новгорода было далеко от церковных распрей между православными и католиками, как свидетельствует признание Ильи о детях, которые приносятся «к варяжьскому попу» на молитву[298]. Эта же статья доказывает свободное отправление католических обрядов в Новгороде. Среди других иноверцев упоминаются болгары (житель Волжской Булгарин, поддерживавшей тесные связи с Новгородом), чюдин, половчин. Представителям этих народов устанавливается сорокадневный срок поста перед крещением.

Язычество ещё продолжало сказываться в жизни Новгорода. Любопытно отметить, что в статье, устанавливавшей сроки поста перед крещением, упоминается и Словении (в узком смысле этот этноним употреблялся для обозначения жителей Новгорода)[299]. В данном случае речь идёт о взрослом человеке, жителе Новгорода или его окрестностей, язычнике, желавшем креститься и поэтому постившемся за 8 дней перед крещением. Но обряды язычества продолжали сохраняться в быту и уже христианизированного населения. Так, женщины несут заболевших детей не «к попови на молитвоу», а к «вълхвамъ»[300]; люди не ограничиваются сорокоустом и другими церковно-признанными формами поминовения своих предков, но «родоу и рожаниц крають хлбы, и сиры, и медъ», то есть устраивают чествование духов предков.

Особые беспокойства у Нифонта вызывали низы Новогорода. . Н. Тихомиров отмечал, что Кирик и епископ говорили о смердах с некоторой долей презрения, как о людях отсталых и бедных[301]. К этому можно ещё добавить – как к слою населения, в котором влияние язычества сказывалось наиболее сильно. Именно из смердов, «иже по селомъ живоуть»[302], происходил, по-нашему мнению, тот Словении, которого собирался крестить Нифонт; со смердами связан, как кажется, другой случай поразительного безразличия к церкви, отмеченный Ильёй: «Аже не вдаеть, крещенъ ли есть, не крещенъ ли есть, достоить ли, рече, крестити ли? – Аже не боудеть послоуха крещению, достоить, рече»[303].

В быту беднейшего населения скорее всего можно было ожидать нарушение церковных обрядов. Среди причин, мешающих крестить ребёнка, Нифонт называет две: «убожьство» – бедность, и «робота» – положение раба-холопа или вообще зависимого.

98-я статья пространной редакции Русской Правды, определяя характер наследования, указывает: «А се о задниц. Аже будуть робьи дти у мужа, то задници имъ не имати, но свобода имъ с матерью»[304]. Вопрошание вводит нас в обстановку обсуждения того же вопроса придворе новгородского епископа. Кирик обратил внимание владыки на то, что в быту Новгорода «наложници водть яве и дет родть… и дроузи со многыми отаи робами: которое лоуче? – Не добро, рече, ни се, ни оно». Но Кирик продолжал: «аже поустити свободна?», то есть предложил освободить рабу. В большинстве списков Вопрошания ответ Нифонта утвердителен: «зд, рече, обычаи есть таков»[305]. Но лучше, говорит он, «иного человка въскоупити, абы с и дроугая на том казнила»,  наказать денежным штрафом для острастки другим[306]. Укажем также уже цитированную выше статью о половинной епитемье «рабов» за совершённый грех[307].

Вопрошание стало высшей точкой развития древнерусского церковного права середины XII в. Богатство использованных в нём документов делает его незаменимым для реконструкции предшествовавшего периода истории церковного права. Целью Вопрошания стало регламентирование различных сторон жизни новгородцев средины XII в, подчинение быта требованиям покаянной дисциплины, поэтому документ может считаться одним из ценнейших источников по положению широких масс населения Новгорода.

История создания Вопрошания до сих пор остаётся недостаточно ясной. Его древнейший список содержится в составе Новгородской Кормчей 1280 г. Многочисленные фрагменты Вопрошания, содержащиеся в составе канонических сборников и Кормчих книг, до сих пор остаются практически не исследованными, хотя плодотворность поисков была доказана С. И. Смирновым, обнаружившим в каноническом сборнике начала XVI в. особую редакцию Вопрошания, восходящую к древнейшему тексту[308].