Записки беспогонника

Я продолжал ходить по вечерам ко вновь прибывшим. Слушал их рассказы о том, что они делали в плену, как жили. Об этом существует много письменных сведений. А вот о том, как они в плен попадали, об этом у нас не пишут. А подавляющее их большинство попало в первый месяц войны, когда старшие командиры бросали их на произвол судьбы. Тогда появилось в русском языке новое слово «окруженцы». Пробирались солдаты и младшие командиры на восток группами, их ловили, их предавали местные жители, они сами выходили — голодные, измученные — и сдавались, попадали в немецкие ужасные лагеря. А многих из тех, с которыми я беседовал по вечерам в Варшаве, года через два-три ожидал еще более ужасный лагерь — советский.

Работа на стройплощадке закипела. Вскоре мне выделили два трактора, один из них гусеничный, а другой с прицепной тележкой. Бойцы нагружали прицеп измельченным кирпичным щебнем. Трактор его доставлял на площадку, и щебень ссыпался в котлован от бункера. Гусеничный трактор ездил в котловане взад и вперед и трамбовал щебень.

Вообще-то работа на стройплощадке начала оживляться еще за несколько дней до прибытия пополнения и прибытия тракторов. А началось все с одной польской пароконной подводы. Приехал на пустой подводе один поляк и спросил меня — не нужен ли нам песок и щебень. Я ответил, что нужен. Через час он привез целый воз. К вечеру уже пять подвод возили, а на следующий день десять. А через три дня началось буквально нашествие лошадей. Я расставил регулировщиков, которые отгоняли подводы с кирпичами и направляли в разные концы котлована подводы со щебнем и песком.

Во всех частях Варшавы велась расчистка развалин от мусора, и частные подводы нанимались вывозить его за город. А тут им предлагают сваливать прямо в центре города. Выгода для возчиков была ощутительная.

Можно себе представить, какая поднялась на стройплощадке сумятица, особенно с того дня, как появились у нас оба трактора, из коих колесный оглушительно пыхтел. Лошади их пугались, вставали на дыбы, сваливали щебень — где попало. Крики, шум, русский мат и польская, более деликатная ругань оглашали окрестности.

Я ликовал, нормы ежедневно выполнялись чуть ли не на 2000 %, но с какой стати я буду показывать такое невероятное перевыполнение плана! Я продолжал в сводках выводить «единичку» не более чем на 1.05, а себе оставлял грандиозные резервы за счет польских подвод.

У входа на огороженную колючей проволокой стройплощадку стоял часовой, и посторонним зевакам к нам ходить запрещалось. Мне сказали, что польский милиционер хочет со мной поговорить. Я вышел за ворота и увидел своего бывшего квартирохозяина в Праге. Радостно поздоровались, я спросил о здоровье его жены и детей. Он ответил и сказал, что пришел ко мне по важному делу.

Оказывается, в пригороде Варшавы, Мокотуве, на конечной остановке еще не восстановленной трамвайной линии находится деревянная беспризорная трамвайная будка, и милиционер просил погрузить эту будку на тракторный прицеп и перевезти в Прагу, к его дому. Он превратит ее в кавяренку, в которой жена его будет торговать. За эту, не совсем законную, операцию он мне предлагал весьма солидную сумму.

От суммы я отказался, но пусть он поставит исполнителям два литра бимберу с закуской.

Я отправил с ним Литвиненку осмотреть будку и место, где она стоит.

Литвиненко скоро вернулся. Выделить трактор на посторонние работы можно было без всякого ущерба для дела — так много польских подвод нас обслуживало.

Литвиненко взял человек шесть из наших ветеранов. Они поехали, а поздно вечером вернулись сильно навеселе. Литвиненко мне доложил, что операция похищения трамвайной будки прошла вполне благополучно. Будка оказалась очень тяжелой, но собравшиеся поляки никак не могли подумать, что совершается злое дело, и дружно помогали грузить.

Уже зимой, будучи случайно в Праге, я обнаружил кавяренку нежно-голубого цвета, зашел туда и увидел свою прежнюю хозяйку. Помещение было нетопленое, пустое и очень неуютное. Хозяйка мне налила стопку и с грустью поведала, что дело идет у нее очень плохо, посетителей мало и она собирается будку продать, чтобы вновь вернуться к более прибыльному занятию, к гаданию на картах. О дальнейшей судьбе милиционерова семейства я ничего не знаю.

В один из этих суматошных дней мне сказали, что у входа на стройплощадку меня ждет какой-то молодой поляк и хочет со мной поговорить.

Молодой франтоватый человек отрекомендовался корреспондентом польской газеты, сейчас не помню какой. Он сказал, что хочет взять у меня интервью.

Первый раз в жизни я давал интервью. Позднее оно возымело разные последствия и связалось со многими обстоятельствами тогдашней жизни в Варшаве. Об этих последствиях и обстоятельствах придется рассказывать подробно, а глава получилась и так чересчур длинной, поэтому я решил рассказ о своем интервью перенести в следующую главу.

А эту закончу приходом ко мне солдата из комендатуры. Он явился вечером и сказал, что на следующий день к такому-то часу меня вызывает комендант.