Записки блокадницы

Борис Петрович дважды возражает:

— Не «булки», а «сытно».

— Нет, — упорствую я. — Какой же ты дурачок, Бориска, все же.

И все заканчивается гомерическим хохотом одобрения Апапани. Появляется тетя Аня и за руку уводит меня. В другой раз Борис Петрович мне не хлопает, и я его вопрошаю:

— А ты, чумичка, почему не хлопаешь?

И сцена с хохотом и тетей Аней повторяется.

Еще один коммунальный эпизод: иду я по коридору на кухню, и из дверей Буйко вываливается бабушка, падает и разбивается. Она больная, полупарализованная, а ее Маха выталкивает в уборную. Я грозно топаю ногой и строго говорю:

— Не смей бросать бабушку, блоха-поганка!

Ее так все за глаза звали. Она тут догадалась об этом и вечером моим родителям закатила скандал, так как была самая скандальная баба в нашей квартире. Это помню очень хорошо до сих пор и сейчас уже оценку этому даю.

2.2. Воскресный день

Один день не простой, а воскресный. Мы всегда проводили его с папой, и начинался он так. Я и папа раньше всех поднимались и в магазин отправлялись — запасали на весь день особый, отличный от общепита провиант.

В магазине закупали все по списку: десяток яиц; килограмм колбасы, и только «собачья радость», которая у нас в доме обычно не употреблялась; горчичный ситный к чаю; масло «Вологодское»; десяток пирожных в ассортименте; конфеты шоколадные «Руслан», самые лучшие, «Лакмэ» и «Сливочные тянучки». И обязательно рыба с палкой, которая просовывалась в пасть, а к ней крепилась веревочка, которой рыба оплеталась, чтобы она не распалась. Рыба была копченая, вкуснотища необыкновенная, либо лещ, либо судак, либо сазан. «Лакмэ» и «Сливочные тянучки» покупались в пику «дворянскому» воспитанию тети Ани, поскольку «Лакмэ» безобразно тянулись, и мы их, балуясь, растягивали на полстола, а «Сливочные тянучки» приходилось отдирать от зубов пальцами. Тетю Аню это жестоко коробило.

Придя домой, завтрак готовили сами. Доставалась из загашника, известного только мне, самая огромная сковорода, и жарилась очень вкусная яичница. Один килограмм колбасы заливали десятком яиц. И эта скворчащая яичница на сковороде выставлялась прямо на стол. И за него, безо всяких возражений, собиралась вся домашняя команда, и завтракали нашим угощеньем. И никто не осмеливался роптать, все по команде начинали уплетать так, что за ушами пищало. Нас было пять человек, как раз по два яйца на брата. Пили чай с горчичным ситным, у которого вкус был особый, отменный. Говорят, что он выпекался с добавлением ячменной муки.

Этот завтрак повторялся каждое воскресенье, хотя были попытки бунта со стороны мамы и бабушки. Бабушка говорила:

— Я это не ем, а только картошку с капустой.

На это папа возражал:

— Вот поэтому у рязанцев косопузых брюхо на сторону газами свернуло.

Мама же жирного не ела, боясь растолстеть и пытаясь соблюдать диету. На это папа шутил:

— Мы женщин полных любим, а не еле-еле душа в теле.

А мы, дети, всеядные были — и папин завтрак с удовольствием ели, и от бабушкиной капусты не отказывались. И брюхо у нас от нее на сторону не сворачивало. А потом перед обедом ели рыбу с таким аппетитом, что я всегда удивлялась, почему палка оставалась, а не съедалась тоже.

До обеда ходили гулять, весной или осенью в какой-нибудь садик или по улицам папа нас водил. Как говорил, с городом нас знакомил: рожденный в нем должен знать его историю наизусть. Сначала сам рассказывал, а потом мы ответ держали, как на экзамене. Зимой на катке на коньках катались, потом после обеда творчеством занимались.

А иногда день продолжался так. Мама нам давала задание: разобрать этажерку и вытереть пыль. Все это под руководством папы, а сама уходила на кухню — готовить обед. Уборка начиналась с самодеятельности: мы с Олегом читали стихи, плясали, разыгрывали сценки. Папа играл на мандолине или балалайке, а иногда на расческе с бумагой.

Начиналась пляска — матросский танец «Яблочко» с картинками:

1. Вытягивали якорь.

2. Ставили паруса.

3. Впередсмотрящие глядели в бинокль.

4. Управляли: «Право руля!», «Лево руля!».

5. Гребли веслами и т. д.

Дальше шла сценка про Ерему и Фому, и пели, кто-то за Ерему, а другой за Фому.

Вот приехали два братца из деревни в Ленинград.
Вот Ерема купил лодку, а Фома купил челнок.

Припев:

Тула, Тула перевернула,

Тула — родина моя.

У Еремы лодка с дыркой, у Фомы челнок без дна.

Припев.

Вот Ерема стал тонуть, Фому за ногу тянуть.

Припев.

Вот Фома пошел на дно, а Ерема там давно.

Припев.

В перерывах бегали на кухню — раздобыть втихаря что-нибудь на троих, когда блины, когда котлеты. Потом плясали лезгинку с пением.