Записки блокадницы

Катер подошел, но к пирсу приблизиться не смог. Борт далеко и высоко. Я посмотрела и ужаснулась. Бросили трап, и матросы начали меня затаскивать по крутой наклонной плоскости. Один матрос спереди, другой сзади, третий сбоку. Командуют:

— Вниз не смотри.

Воды отошли, схватки продолжаются, а я на этом страшном трапе. И не смотри. Как это не смотри? А куда, в случае чего, я буду падать?! Я скулила, но ползла вверх. А Тиму матросы попросили не мешать. В результате меня погрузили на борт, поплыли. А на том берегу ситуация та же, но зеркальная — уже сверху вниз. Половину трапа преодолела, сползая на заднице, половину на ногах. И как только на том трапе и не родила?!

Спустились все-таки удачно и к полуночи добрели до госпиталя. Там меня сразу взяли в оборот. Я от боли бегала, а на меня шумели, что бегать нельзя. Отправили в родильное отделение, а там врач стала паниковать, узнав, что я из Ленинграда. Я худенькая, первые роды, а плод большой, могу сама не справиться. А медсестра-акушерка меня подбадривала:

— Не боись, справимся, слушай меня. Берись руками за колени и тяни их на себя. И большой выдох.

И действительно, в три часа ночи я благополучно родила сына. По тем голодным временам ребенок был крупный — 3 кг 800 и ростом более 50 см. Сразу закричал, мне показали его и сказали:

— Посмотри, какой богатырь!

Взвесили, обработали, завернули и унесли. А я мокрая, в воде и крови, осталась на столе. Вдруг пришел здоровенный матрос, завернул в сухую простынь, взял на руки и понес. Каталки, видите ли, в госпитале не было, так матроса приспособили вместо нее. Я сначала обалдела, но потом закричала:

— Это еще что?! А ну положи на место.

— Я должен доставить в палату.

Вынес на лестницу. Я снова:

— Поставь меня, я сама.

— Не положено.

— Говорю, поставь!

Он все-таки поставил. И я босиком и в мокрой рубахе сползла по лестнице вниз в палату. Там меня встретила нянечка. Сменила рубаху и уложила в кровать. Я была в каком-то забытье, когда пришла дежурная сестра и под общий хохот, прибавив, конечно, от себя, красочно пересказала мою перепалку с матросом-каталкой. Я это слышала сквозь дрему, голоса будто издалека доносились, но я намаялась и мне было все равно.

Утром, проснувшись, я подумала — а было ли это со мной или все мне приснилось. А вскоре надо было кормить новорожденных. Две здоровые бабы принесли их по нескольку на одной руке, как поленья, и раскидали по кроватям. Я слышала разговоры санитарок, что один из новорожденных с заячей губой. И вдруг вижу, что с заячей губой — у меня. Я в слезы, тоже дурочка, ведь видела, когда показали после родов, что все нормально. Сквозь слезы посмотрела на бирку, а фамилия не моя. Кликнула санитарку, и она принесла моего. Рассмотрела, что на бирке было написано: дата, время, рост и вес.

Приступила к кормлению, ребенок сосал с аппетитом. Наелся, и его унесли. На следующий день все повторилось. А затем произошел казус. Принесли ребенка, а он отказывается есть. Посмотрела — лицо моего. Что же такое? Может быть, он мокрый? Развернула, а это девочка. Но удивительно похожа на моего сына. А мой ребенок тем временем, без всяких комплексов и сантиментов, сосал чужую маму. Когда потом приносили младенцев на кормление, я в первую очередь проверяла бирку, поскольку по лицу их с этой девчушкой различить было невозможно.

А еще почти ежедневно на катере приезжал Тима. И конечно, подгадывал ко времени, когда нас подмывали. Наша палата была на первом этаже, он что-то подставлял и появлялся в окне. Женщины, увидев его, поднимали визг. А я показывала кулак, и он исчезал. А затем нянька провела с ним разъяснительную работу. Подействовало.

После выписки меня встречали четверо — Тима, Сидоровский и супруги Горячевы. Цветов, конечно, не было — январь и закрытый город. Лица кавказской национальности со своей нежной продукцией пробиться туда не могли, а цветочных магазинов тогда в Балтийске не было. Ребенка, завернутого в одеяло, к пирсу нес счастливый отец. Порыв ветра откинул простынку с лица, и ребенок захлебнулся ветром. Анюта Горячева сразу поставила на вид отцу, что надо не зевать, а придерживать простынку. Погрузились на катер и поплыли домой.

В то время, когда я еще была в роддоме, Тима, как выяснилось позже, успел отпраздновать рождение первенца. Третьего января, узнав, что у него сын, Тима в Балтийске закупил целый чемодан шкаликов, так что заставил ими стол. И наливал каждому, кто заходил его поздравить. Кажется, ушло все, поскольку пустых бутылок было много, а полных что-то не припомню. Особенно «напоздравлялись» летчики из его звена. Когда Иван Давыдов явился домой, то привел всех в изумление.

— Ваня, в первый раз вижу тебя в таком виде. С чего это?

— У нас родился сын, — только и смог сказать Иван и отключился.