Записки блокадницы

— У меня в полку такие асы, что их и обучать не надо. Запросто полетят без всякой подготовки.

И досрочно, выслуживаясь перед начальством, доложил, что подготовка успешно закончилась. Тима с этим был не согласен, поскольку за такой короткий срок, по его мнению, не вырабатывается необходимый автоматизм в действиях. И свои соображения высказывал вслух, что начальству очень не нравилось. В апреле месяце 1948 года он пошел на полеты. И снова перед полетом случилась стычка с начальником. Были проблемы со шлемофоном, техник доложил, что все в порядке, а оказалось, что нет. В наших самолетах кнопка «шасси» большая и прямо перед глазами, а в «Аэрокобре» сбоку и маленькая. И в таком взбудораженном состоянии Тиме не хватило того автоматизма — забыл убрать шасси. У других летчиков тоже такое бывало, но им с земли напоминали. Говорили, что и Тиме напоминали убрать шасси, но он этого не слышал. Из-за неубранного шасси мотор перегрелся и отказал. Самолет падал в море недалеко от берега, Тима успел сбросить дверцу. Самолет должен был проскользить по поверхности моря, но шасси создали сопротивление, и самолет перекувыркнулся и затонул. Хотя глубина была не очень большая и дверца была скинута, но Тиму держал парашют. Все-таки ему удалось отцепиться и выплыть. К счастью, неподалеку шел тральщик, с которого видели падение самолета. Спустили катер и подскочили к месту крушения, подобрали.

— В самолете ты был один?

— Один.

— Точно один?

— Точно.

Я вспомнила, что вчера Тима с Горячевым обсуждали, что должны в зоне на пару работать. Слышу, Горячев прошел домой, а Тимы нет. Подождала, подождала и пошла к Горячеву.

— А где Тима?

— Задержался.

Жду еще, уже волнуюсь, а Тимы все нет. Спустя какое-то время моряки привели мужа с разбитым лицом и в одежде с чужого плеча, я его сначала даже не узнала. И рассказали, как выловили его из ледяной воды. На корабле растерли спиртом с уксусом, дали согревающее и внутрь, переодели в сухое, обработали лицо и заставили поспать. И ничего, не простудился.

Все поздравляли Тиму со вторым рождением. Считали, что это просто чудо, что он остался жив и так легко отделался. Но командиру полка это происшествие грозило крупными неприятностями. И, чтобы перевести все стрелки на Тиму, он придумал офицерский суд чести. Тиме в вину поставили то, что он специально не убрал шасси, ведь ему с земли говорили. Мол, он не слушал, желая из упрямства настоять на своем. В общем, решил назло бабушке отморозить себе уши. А неисправность шлемофона — просто уловка, чтобы уйти от ответственности. И никто против начальства не выступил в его защиту, несмотря на явную натянутость обвинения. В результате ему подошел срок получать следующее звание — так не дали, да еще понизили в чине. Позднее ему приватно сказали:

— Подумаешь, звездочку сняли! А командир полка мог запросто поплатиться головой, и другое начальство вместе с ним.

«Аэрокобры» недолго были на вооружении. Тима с Сидоровским говорили, что главным их недостатком была центровка, при которой самолет срывался не в вертикальный штопор, а в плоский, из которого вывести самолет очень трудно, поскольку рули высоты малоэффективны. Ругали эти машины и другие летчики. Один Иван Давыдов похвалил их за то, что они сделаны более тщательно, чем наши самолеты. А еще ему понравились комфортные кабины, у наших они были очень узкие. По этому поводу остряки шутили: «Почему в воздухе Корешков такой злой? А потому, что дородного комдива втискивали в кабину самолета несколько человек».

Пошла я гулять с сыном Валиком. Иду по бетонке у моря, толкаю перед собой коляску. И вдруг вижу, что практически на нас валится самолет с чихающим мотором. Тима ушел на полеты, и у меня сразу мысль — это он. Я оставила на бетонке коляску и побежала к самолету, упавшему в лесок с молодыми сосенками. Летчик вылез на крыло самолета, лицо побито и залито кровью. А я из-за этого да еще с перепугу не могу понять — кто это. Увидев, что я бегу к самолету, он замахал руками и закричал:

— Назад, назад!

Он боялся, что самолет может взорваться. Оказалось, что это Витька Никулин. Аэродром был недалеко, Витька совсем немного не дотянул до него, поэтому довольно быстро подкатили санитарка, машина с начальством и спасатели. Зареванная и напсиховавшая, я вернулась домой, а Тима, видите ли, лежит на диване и своего «Швейка» читает! Тут со мной случилась истерика. Я накинулась на Тиму:

— И что это за служба! С меня хватит, я уезжаю в Ленинград.

И долго не могла успокоиться.

«Похождения бравого солдата Швейка» я и до этого недолюбливала, не могла понять, что там можно бесконечно перечитывать. А тут он просто попал в черную немилость. И когда из Гарца на время приехал Жолобов, я подарила «Швейка» ему. Но он к нам вернулся. Сидоровский поехал в Гарц, увидел подписанную нашей фамилией книгу и реквизировал ее:

— Ты чего ж это чужие книги зажиливаешь?!

— Да мне ее подарили.

— Ничего не знаю. Верни хозяину.