В глаза стали ударять лучи поднимавшегося солнца, и я проснулся. Мы лежали над самим ручьем с поднимавшимся над ним паром. Оглядываюсь: шагах в двадцати от нас стояло три невысоких стога сена. Метрах в двухстах тянется лента узенькой асфальтной дороги. По ней взбирается велосипедист. Вскочил, со всех ног помчался к нему: - Месье, где я? Всё еще в Германии, или уже во Франции? - с тревогой задаю я вопрос, который меня так гложет, что не в силах понять его коварного смысла. - Бонжур, месье! Германия - там, вон за тем бугром, сзади вас. - приветливо заулыбался крестьянин: - Полкилометра отсюда... Меня охватил неописуемый восторг. Даже забыв поблагодарить, я стал бросать вверх и ловить мой берет, приплясывать, делая немыслимые антраша, прыгать, как сумасшедший... Затем помчался к своим: - Эй, рохли! Разлеглись тут! Вставайте, мы во Франции! Ура! Свобода!..
...Я вспомнил, как все встрепенулись, будто ошпаренные, запрыгали, заплясали... Вспомнил, как крепко стал меня тискать Николай, радостный, всепрощающий и одновременно виноватый, хоть и с хорошей шишкой на виске. Он обнимал меня и все время повторял одно и то же: "Ты... ты... ты...". И здесь, в этом ледяном гробу, я самодовольно улыбнулся...
...Свобода! С каким удовольствием мы, отныне свободные, полоскались в ручье, отмачивали лопнувшие волдыри на ногах! Казалось, вся прежняя смертельная усталость растворилась или улетучилась в этом подарке человеколюбивой природы. Поскоблились тупыми лезвиями, и боль, которую они причиняли, вызывала шутки. Привели в порядок одежду. Даже набрякший на груди рубец перестал болеть. Одним словом, свободная жизнь, жизнь без страха. Наконец-то! Мы тронулись в путь, окрыленные охватившим нас чувством величайшего счастья. Вперед, к видневшемуся селу, - к французскому, свободному! Табличка уже не готикой: "Жюврекур". Мы не сбились с намеченного еще в лагере маршрута. Интересно, почему у крестьянина было такое странное поведение: ответив на мой вопрос, он тотчас же повернул назад. Почему? Ответ не заставил себя ждать: крестьянин, как оказалось, поспешил сообщить селу, что, мол, "еще троим беглецам удалось вырваться из плена!". И всё село, несмотря на ранний час, высыпало на улицу. Глядят восторженно на "храбрецов", расточают улыбки, поздравляют: "Вив! Вив! Браво!", машут платочками, беретами. В ответ тоже улыбаемся, насвистываем мотив французской песенки "Ля Мадлон", - зачем уменьшать их радость? Пусть и дальше думают и гордятся, что мы - их соотечественники! Городок Арракур. Ведем себя так же шумно, будто у себя дома. Вдруг... - Бонжур, месье! Зайдите, пожалуйста, в бистро! - приглашает нас пожилой незнакомец. В кабачке он стал нас укорять: - Вы что, не в своем уме?.. Тут же битком коллаборационистов, гитлеровцев! Ведь это - "Зон энтердит" (запретная зона). Здесь на каждом шагу проверяют документы, частые облавы, обыски... "Коллаборационисты"? Понятие для нас новое. Очевидно, пособники-наймиты. Вот тебе и долгожданная свобода, жизнь без страха! В бистро задержались не более пятнадцати минут. Нас снабдили несколькими талонами на хлеб, насобирали около двадцати франков. Как всем этим пользоваться? Что можно купить на один франк? - Не имеем никакого понятия. Одно ясно: и дальше необходимо быть на стороже! Проблемы, проблемы...
Вышли подавленные: свои документы и карту мы сожгли еще там, у ручья, когда узнали, что мы во Франции. Наш путь к Домбалю. Там живет кузен Поля. Уж он-то даст нам первые уроки в новой жизни, объяснит, что к чему. Там и передохнем. Но до него еще целых сорок километров! И необходимо дойти сегодня же, чтобы спокойно отдохнуть. Да-а, чувствую, что с рубцом на груди - след от немецкого штыка - не всё в порядке: он покраснел давно, набряк как нарыв, болит. Будто чирей: видимо, рана загноилась... Мы твердо убеждены, что кузен поможет, - сейчас вся надежда на него. . Стараясь ничем не привлекать постороннего внимания, проходим через другой городок - Люневилль. Он чуть в стороне от нашего маршрута, зато на более оживленной дороге, по которой безопасней и незаметней дойти до Домбаля. Наконец, нам остается еще километров пятнадцать, но чувствуем, что силы на исходе. Идем, как в тумане, ведомые одним упорством и уверенностью, что там найдем настоящий отдых после стольких дней треволнений и напряжения. На стенах домов и заборах Люневилля обратили внимание на намалеваные знаки: латинская буква "V" с лотаринжским крестом внутри. Что это значит? Позже узнали, что "V" - от слова "Victoire" - победа, а крест - символ Движения Внутреннего Сопротивления. Значит, здесь есть патриоты, и их надо найти. И еще деталь: фамилию "Де Голль" можно расшифровать и как "две палки" - "два удилища". А знак победы "V" и состоит из "двух палок": лотаринжцы, да и большинство во Франции свое освобождение увязывали с надеждой на генерала Де Голля, первым произнесшим в своей речи 18 июня 1940 года по лондонскому радио, что борьба должна продолжаться, и призвавшим к Сопротивлению.