...Я встал и вновь затоптался по холодильнику. Холод скрутил меня так, что я переставлял негнущиеся ноги как автомат, рывками и чуть ли не со скрипом в суставах. Ступни уже ничего не ощущали. Особенно после того, как в них резко кольнуло. Я сообразил, что их немедленно надо растирать. Присел и занялся массажем. Хоть меня и колотило, как в лихорадке, но теперь у меня появилось занятие. И всё же, странное это состояние,- когда кажется, что душа живет собственной жизнью, будто отдельно от тела! Той жизнью, что осталась за пределами этих бетонных стен... Не к смерти я готовился. Чтобы выжить, мне предстояло "расколоться". Это - основное, о чем я сейчас думал. И, припоминая всё, что предшествовало моему превращению в "Георга Соколова", я пришел к выводу: об этом периоде гестапо не могло узнать. А вдруг Мария Златковски и Катя арестованы? Нет, не может того быть! Но меня-то арестовали?! За что? Какой именно "шпионаж"? А может... Нет, всё равно не могу понять! С Приходькиной я давно не имел никаких контактов: связь с ней прекратилась еще после моего первого отъезда в Берлин. Следовательно, с этой стороны опасности нет. Но ведь "Соколов" определенно числится в архивах берлинского гестапо. Как это случилось? Этот момент надо обязательно прокрутить повнимательней...
Глава 5. ПЕРВЫЕ ЗАДАНИЯ
Париж... Не думал - не гадал, что в этом городе сказки, созданном в моем воображении по романам А. Дюма, В. Гюго, в городе Гавроша, Жана Вальжана, братьев Люмьер{21}
, в городе со знаменитыми Эйфелевой башней, Лувром, Собором Парижской Богоматери, я каждый раз буду ходить по широким бульварам и узеньким улочкам словно в последний раз. Тусклый, затемненный по законам войны, холодный и голодный Париж начала зимы 1941 года. Не верилось, что это он, тот самый, который был создан моим воображением. Трамваев давно нет, редки автобусы, двухэтажные омнибусы. Кругом - велотакси. Но четко работало метро. Казалось, что как и метро, вся настоящая активная жизнь ушла в подземелье, в подполье. Людно лишь в очередях за зеленью, овощами. Чаще всего это рютабага, нечто вроде турнепса или брюквы. И за хлебом, мясом. Картофель - лакомство. Привоз продуктов в столицу сокращен до предела. Зато из страны всё вывозится нескончаемыми железнодорожными составами. На их локомотивах большими белыми буквами начертано: - "Все колеса должны вращаться на победу!". Техника, продукты - всё шло на Восток, в нацистскую Германию, - всё против Советского Союза, против моей Родины. Так же было и во всех странах покоренной нацистами Европы.Но Франция жила и другой жизнью, скрытой. Днем и ночью работали подпольщики, те, кто не смирился с подобным положением вещей. - Как у тебя с украинским? - спросил меня Кристиан Зервос, как только мне вручили документы. Вопрос не только неожиданный, но и непонятный. На нашей беседе присутствовали Викки и Мария Златковски. "При чем тут украинский?"- недоумевал я. Однако ответил, что знаю, знаю и много песен. Меня тут же попросили спеть. Смутился, покраснел. Викки подбодрила, и я, вначале робко, потом погромче, затянул "Ревэ тай стогнэ Днiпр широкий". Затем мою любимую "Стоить гора высокая, под тiй горой зелений гай...". Внимательно прослушали, переглянулись, и Кристиан протянул мне какую-то тонюсенькую брошюрку на украинском языке. Удивился: на обложке красовалась странная эмблема, - трезубец со свастикой. Что это? Прочел вслух несколько строчек. По-моему, все были удовлетворены. Предложили завтра же сходить в клуб украинских националистов -"Украiнську Громаду", и стать там на учет, заручиться поддержкой и получить направление в бюро по трудоустройству на Кэ д'Орсей.
Операцию эту продумали до мельчайших подробностей, составив для меня "легенду", объясняющую, почему у меня русская фамилия. Вкратце ознакомили с основными положениями националистов. Мне предстояло регулярно посещать "сходы", слушать доклады, зарекомендовать себя ярым противником большевизма. Характерно, что, как мне сказали, члены "Громады" плохо знают историю и не лучше - географию. Тут же, чтобы меня подбодрить, рассказали анекдот. Якобы, в "Громаде" висит карта России, где маленький овал с Питером и Москвой назван "Московией", а вся остальная территория - "Украiна". И если, мол, заходит туда новичок, то "пан-пысарь" спрашивает: "Звиткиля це ты?". Получив ответ, что тот "З Владивостоку", или "З Владикавказу", писарь бросается к карте, ищет, находит и глубокомысленно соглашается: "Так, цэ - сэрьцэ Украiны!"... И мне, стало быть, бояться поэтому нечего. Действительно, в "Громаде" меня приняли благосклонно и без особых проверок, задали несколько вопросов и выдали требуемое направление.