Записки бойца Армии теней

Рядом работали иностранцы: бельгийцы, французы, югославы, голландцы. А редкие немецкие рабочие, мастера и начальники, были в основном пожилые и инвалиды. Как же найти единомышленников? А ведь их придется искать! Я стал присматриваться к тем, кто жил со мной в комнате. Один из них привлек мое внимание сразу же. Всем своим видом он часто выражал неудовольствие: то ему начальник цеха не по душе, - очень уж молод и груб, да еще и нацист, то ему не нравился немецкий язык, в котором ничего не мог разобрать: "Гавкающий какой-то!" - возмущался он. Я не выдержал и спросил: - Ладно, тебе не нравится, - что же ты нанялся сюда, чистенький такой? Он подозрительно посмотрел на меня и буркнул: - Обстоятельства вынудили. - Платят тут отлично, всегда есть работа, да еще и чистая. И кормят неплохо! - наседал я. Но собеседник в запальчивости возразил: - И деньги у них ворованные! Во Франции платят мало, а тут много потому, что деньги их ничего не стоят: сами их печатают, сколько хотят! Разговор зашел слишком далеко, и я ретировался. "Болтлив не в меру! Слишком болтлив!" - решил я. Прозвал я его "Рошаном". Почему? - Как-то в вагоне метро он спросил у меня, что такое по-немецки "рошан верботан"? - Откуда ты это взял? - не понял я. - А вон, висит табличка! Я глянул: на табличке написано "Rauchen verboten" ("Курить запрещается"). Если прочитать по-французски, как он это сделал, то и получится то, что он произнес. Меня разобрал смех, а он с негодованием отнесся к моему разъяснению: - Даже писать по-человечески не умеют! Так он и стал у меня "Рошаном".

Сблизился я вскоре с тремя другими французами и югославами. По ходу их высказываний убедился, что у них "зуб" на нацизм. Каждый имел с ним какие-то свои счеты, обиды. Именно из-за него, как это ни парадоксально, их и потянуло в Германию: дома им бы грозил арест. Как все-таки трудно в условиях жесткого контроля и террора искать и находить нужных людей! Югославы, жившие в соседнем бараке, находились здесь уже третий-четвертый месяц, довольно хорошо знали Берлин, были в контакте со своими соотечественниками на других предприятиях: на "Сименсе", на "А.Э.Г", "Дойче Бетрибс-Верк", "И.Г.-Фарбен-Индустри" и др. А для меня они, как полностью здесь освоившиеся, были незаменимыми гидами в этом незнакомом мне городе. То с ними, то с французами, я часто бродил по нему в выходные.

Особенно понравился мне Бошко из Белграда. С ним вспоминали о прошлой жизни, сравнивали ее с настоящей. Еще большим уважением ко мне проникся он, когда я признался, что бежал из плена. Конечно, некий риск был, но он окупился: Бошко стал мне безгранично доверять. До конца его шестимесячного контракта оставалось около месяца, и он переживал, что ничем не сумел напакостить "противным швабам". Я познакомился с его друзьями на "Сименсе", а через них с их соотечественниками на "А.Э.Г.".

Так постепенно ширился круг друзей. Но их необходимо было прощупать на деле. Как? - Без связи с тем, кто должен был подойти ко мне с условленным паролем и стать руководителем, я, как считал, не имел права рисковать и пороть отсебятину. А его-то, этого "антифа", не было и не было. Будет ли вообще? Берлин жил своей скучной, замкнутой, неприветливой жизнью. Бомбардировок больше не было. Лишь изредка раздававшийся вой сирен напоминал, что война всё-таки идет. По ночам часто был такой непроглядный туман, что прохожие натыкались друг на друга. Но и против этого немцы придумали отличное средство: повсюду продавались нагрудные светлячки - фосфорные значки, которые, сквозь молоко тумана, было видно метра за два, и это помогало. Во время воздушных и пока не сопровождавшихся налетами тревог мы покидали свои цеха, спускались в бомбоубежище, где часто, при затянувшихся паузах, нам крутили фильмы. Всегда одно и то же: "победоносная поступь" немецких войск, улыбающиеся лица солдат, взлетающие в воздух или оседающие дома, горящие самолеты, погружающиеся в пучину торпедированные транспорты и военные корабли противника... Всё сопровождалось звуками фанфар, бравурными маршами, угрозами: "Если мы двинем на Англию!..". К самому городу, откуда потоками растекались приказы об убийствах тысяч, десятков тысяч людей, я приглядывался с огромным любопытством.